В огороде деда Василия, у колодца, стояли бочки с водой для поливки огорода. В них жили пленённые мной рыбы, которых мы с дедом использовали как живцов. Я наблюдал за ними, менял воду и кормил, а после песни дяди Леонтия стал потихоньку выпускать обратно в реку.
Меня всегда манили старые мельницы и речки между озёрами. Весной, когда эти речушки разливались, по ним на нерест шли огромные рыбьи стаи. Но если их русла были запружены бобровыми плотинами или упавшими деревьями, косяки не могли пройти к нерестилищам295
. Тогда мы с ребятами разбирали эти запруды, чтобы рыбы свободно текли дальше. А когда вода спадала, расчищали ручьи от корчей для будущего рыбохода. Мне очень нравилась работа рыбьего лоцмана, и я мечтал стать ихтиологом, чтобы помогать рыбам. Я даже решил поступить в Ленинградский университет на отделение ихтиологии и как-то поделился своими планами с дедом.– У тебя есть время подумать, – ответил Василий Ильич.
Я подумал, подумал и пошёл учиться в Военно-медицинскую академию. Моей детской мечте не суждено было сбыться, но на всю жизнь я полюбил реки, озёра и моря. И теперь считаю, что тот, кто любит подводное царство рыб, и есть настоящий – ихтиолог…
Глава 3. Ледоход
В Юкках идёт снег. Снежные заряды, подхваченные порывами ветра, становятся всё плотнее. И вот уже воздух за моим окном превращается в кипящую снежную лавину, которая надвигается на дом. А навстречу ей плывёт тихая песня:
Зима пытается вырваться из «котла»297
весеннего окружения и идёт на прорыв. Но не хватает у зимы снеговых полков и морозных орудий. Не прорвать ей оборону весны. Не остановить наступление весеннего воинства.Но снежные вихри не сдаются – они подхватывают меня и переносят в Городок. Сверху я вижу наш старый дом и дорогу возле дома. Дорога эта была построена в стародавние времена, ещё при царе Горохе298
. В детстве, гуляя по ней, я напевал:Весной, когда дружно таяли снега, улица наша превращалась в реку. Вода стекала в огороды и затапливала подвалы домов. И тогда на битву выходили мы, мальчишки, спасая город от неминуемого потопа. Это было и важной работой, и увлекательной игрой.
В переулке за нашим забором слежавшийся за зиму снег превращался в лёд. Пешнями и топорами мы прорубали проход в метровой толще льда, и тогда потоки уличного разлива с шумом устремлялись в Горожанку.
Наконец наступало время спуска на воду нашей флотилии. В ней были корабли самых немыслимых конструкций, сделанных из дерева, пробки и пенопласта. Мы наперегонки бросались к ручью и запускали свои посудины, а если они застревали среди льдин и мусора, то мётлами подгоняли их вперёд. Подмытые снежные берега проламывались, мы промокали по пояс, но не обращали на это никакого внимания.
Когда вода сбегала с дороги, обнажался мостовой булыжник. И между камней, словно грибы-подснежники, вырастали болты и гайки, отвалившиеся от машин при езде по зимним ухабам. Я любил очищать дорогу от этого подснежного мусора и, собрав богатый металлический урожай, торжественно вручал его деду.
– Молодец! В хозяйстве сгодится всё, даже пулемёт! – хвалил меня дед Василий.
В лучах закатного солнца вспыхивали мокрые камни мощёной дороги, и мне казалось, что это взлётная полоса, уходящая прямо в небо. Я мчался по улице и как будто взмывал над весенней землёй, её вскрывшимися реками и озёрами с набухшим льдом.
Весна брала своё, и однажды во время половодья в Прудке прорвало плотину. Наша милая речка разлилась, забуянила не на шутку и стала неузнаваемой – широкой, блескучей и шумливой. И по ней двинулся лед…
Всем мальчишкам очень хотелось покататься на льдинах, но по большой воде до них было не добраться. Так что оставалось лишь наблюдать с берега, как ледяные глыбы со скрежетом сталкиваются на стремнине. Разбиваясь, они ещё больше запруживали реку и увеличивали весенний разлив.