Ветер Радости. Книга 1. Городокское приволье

«Воспоминание о младенчестве должно вызвать в душе воспоминание… о нашей непричастности злу… когда незлобие и светлая правда стояли неусыпными стражами у нашей детской колыбели. Такие воспоминания очень полезны. Они способны в человеческом сердце открыть две двери: дверь благодарности к воспитавшим нас и дверь счастливых воспоминаний о далёком, но незабвенно-приятном минувшем», – считал протоиерей Валентин Амфитеатров51.

Я родился в самую долгую ночь – 23 декабря52. После чего ночь пошла на убыль, и день увеличился на целую минуту. Мои родители любили меня ещё до рождения. Особенно ждал моего появления на свет отец – поэт-фронтовик Игорь Григорьев53. Но именно в этот день он уехал в Москву, где ему назначил встречу главный редактор журнала «Новый мир»54 Александр Трифонович Твардовский. Отец трепетно относился к автору «Василия Тёркина»55 и часто декламировал:

Нет, ребята, я не гордый.
Не заглядывая вдаль,
Так скажу: зачем мне орден?
Я согласен на медаль.

Меня назвали Григорием в честь Григория Мелехова, главного героя романа Михаила Шолохова «Тихий Дон»56. Впоследствии свой первый сборник стихов57 отец отослал Шолохову58. В ответ пришла бандероль Михаила Александровича с номером «Огонька»59. На обложке журнала было фото – Шолохов в своём рабочем кабинете разбирает большой мешок ежедневной корреспонденции, и сверху, на самом видном месте, лежит книга Игоря Григорьева – «Родимые дали».

Вскоре после моего рождения родители переехали из дома бабушки по отцу Марии Васильевны Козиной60 в посёлке Правда Московской области в Ленинград, где у родителей было свое жильё. В моей памяти вспышками запечатлелись ночные вокзалы, яркие городские фонари и отблески неоновых огней в Обводном…

Мы проживали неподалёку от канала – на улице Егорова, в девятиметровой комнате коммунальной квартиры61: я, мать, отец, парализованный дед Николай62 и гончие собаки: Доля и Идол. Отец был знатоком собачьих пород и в своё время работал охотником-промысловиком и судьёй на выставках собак. Поэтому в нашем доме всегда жительствовали породистые псы.

Сегодня я с радостью вспоминаю соседей по коммуналке и их детей, с которыми играл во дворе-колодце нашего дома на улице Егорова. Впоследствии, в 1978 году, я опишу этот двор в лирической повести «Что приносят нам сны»63.

Мама Дина64 прекрасно владела карандашом и писала акварелью – у неё был настоящий художественный талант. Мы с ней любили рисовать храмы, особенно церковь Покрова на Нерли65, хотя крестились значительно позже – почти через четверть века66. Я старательно выводил карандашом купола и покрывал их золотой краской.

Справа от нашего дома, словно утёс в небе, возвышалась церковь Воскресения Христова у Варшавского вокзала67. И хотя она была в запустении, всё равно казалась сказочно красивой и притягивала меня с неодолимой силой. От взрослых я слышал, что церковь эта была построена на пожертвования людей, которые бросили пить. Кто бы мог подумать, что спустя многие годы мне предстоит возрождать работу дореволюционного Всероссийского Александро-Невского общества трезвости, которое было создано священником Александром Васильевичем Рождественским в 1898 году68.

Также неподалёку от нас находился Троицкий собор Измайловского полка69. Мы часто гуляли около него и на покосившихся ступенях храма кормили голубей. Видимо, тогда и рассказала мне мама, что здесь венчался70 великий русский писатель Ф. М. Достоевский и что, когда я вырасту, хорошо бы мне прочесть его книги.

Услышанное в детстве порой запоминается на всю жизнь. Об этом говорил святой Ириней Лионский71: «Тогдашнее я помню твёрже, чем недавнее; ибо что мы узнали в детстве, то укрепляется вместе с душой и укореняется в ней…».

Я любил заглядывать в дверные щели заброшенного храма, в его тёмную таинственную глубину, пронзённую косыми лучами солнца. Там повсюду клубилась пыль, валялся битый кирпич и кучами лежал строительный мусор.

После одной из таких прогулок ещё нетвёрдой детской рукой я написал на листочке в клеточку: мир, мир, мир золотой – ты на небе, а не на земле…

Глава 3. Индей

В нашей коммуналке по вечерам собирались шумные писательские компании. На огонёк сюда заглядывали Фёдор Абрамов, Виктор Астафьев, Василий Белов, Андрей Вознесенский, Валентин Пикуль, Глеб Горбовский, Николай Рубцов, Глеб Горышин, Лев Маляков, Владислав Шошин, Леонтий Шишко, Вячеслав Кузнецов и многие другие. Бывшие фронтовики, приняв боевые сто грамм, запевали:

Эх, дороги,
Пыль да туман,
Холода, тревоги
Да степной бурьян.
Знать не можешь
Доли своей,
Может, крылья сложишь
Посреди степей…72

А потом гости читали свои стихи и прозу, шутили и рассказывали забавные истории, одна из которых превратилась в известный анекдот, пересказываемый ныне на все лады73.