Ветер Радости. Книга 1. Городокское приволье

Летней белой ночью у нас отмечал юбилей один малоизвестный поэт. Когда компания была уже навеселе, захмелевший юбиляр неожиданно заявил:

– Да будет вам известно, что я единственный в мире «индейский еврей»!

– Это как? – зашумели вокруг.

Тут он достал свой паспорт и пустил по кругу.

– Когда в шестнадцать лет я получал сей документ, паспортистка спросила: «Почему вы не написали в анкете свою национальность?».

«А можно без национальности?»

«Без национальности нельзя».

«Ладно… Пишите – иудей…»

Она тут же внесла в пустую графу паспорта мою национальность и сказала: «Тщательно проверьте все данные».

Взяв паспорт в руки, я остолбенел: «Это что за национальность такая – „индей“?!»

«Вы же сами так сказали?!» – возмутилась делопроизводительница.

«Я сказал: иудей, то есть – еврей!»

«Так и надо было говорить – еврей!»

Она раздражённо взяла в руки паспорт и куда-то ушла. А вернувшись, протянула его с довольным видом: «Мы тут с руководством посоветовались и, чтобы не портить бланк строгой отчётности, кое-что подправили».

Когда я раскрыл свой «молоткастый, серпастый»74, то обомлел: в графе «национальность» значилось – «индейский еврей».

Пока он это рассказывал, многонациональная писательская братия со смехом передавала злополучный паспорт из рук в руки. И тут кто-то из уже изрядно подвыпившей компании ни к селу ни к городу75 потребовал:

– Расскажи-ка нам о своих творческих планах, индей!

На мгновение юбиляр задумался и стал серьёзным:

– Часто я вижу, как на град Петра опускаются свинцовые тучи и дождевым прессом прижимают город к земле. Кажется, небо вот-вот раздавит дома, но его удерживают купола храмов…

В ответ кто-то пропел:

– «Атланты держат небо на каменных руках»76!

И все заспорили:

– Храмы – вера наших предков!

– Атланты – язычество!

– Не язычество, а мировая культура!

Когда спор затих, именинник продолжил:

– Храмы – это небесные корабли, где крыша – днище, купол – киль, а крест – якорь.

– Это что за корабли такие, что плавают вверх дном?

– Храмы плывут по небу как положено, это наш мир стоит на голове…

Все смолкли, а поэт чуть слышно добавил:

– Об этом я и хочу написать, но пока не хватает слов… Да и кто такое напечатает?..

Народ призадумался…

И тогда, чтобы заполнить паузу, папа Игорь на правах хозяина произнёс тост:

– Да здравствует единственный в мире – индей…

Глава 4. Городокское приволье

«Знайте же, что ничего нет выше, и сильнее, и здоровее, и полезнее впредь для жизни, как хорошее какое-нибудь воспоминание, и особенно вынесенное ещё из детства, из родительского дома, – писал Фёдор Михайлович Достоевский. – Вам много говорят про воспитание ваше, а вот какое-нибудь этакое прекрасное, святое воспоминание, сохранённое с детства, может быть, самое лучшее воспитание и есть. Если много набрать таких воспоминаний с собой в жизнь, то спасён человек на всю жизнь. И даже если и одно только хорошее воспоминание при нас останется в нашем сердце, то и то может послужить когда-нибудь нам во спасение»77.

Дети, приходя в этот мир, не выбирают себе дорог. Сперва их жизненные маршруты определяют родители. Но годы идут, дети вырастают и сами встают у штурвала судьбы. Если полюбить свои дороги с детства, то и взрослые пути будут благословенны. Я всегда любил свои дороги…

В пять лет родители отвезли меня на лето в город Городок Витебской области78 к дедушке с бабушкой. На городокском приволье я расправил крылья, словно птица, вырвавшаяся из плена ленинградских дворов-колодцев. Здесь, по словам деда Василия79, я жил как у Христа за пазухой80.

Лето быстро закончилось, но я упёрся рогом81 и наотрез отказался возвращаться в Ленинград. И хотя мама Дина каждый год пыталась забрать меня назад, на целых двенадцать лет я остался в доме полюбившегося мне Василия Ильича.

Когда взрослые спрашивали:

– Мальчик, как тебя зовут и где ты живешь?

Я отвечал:

– Меня зовут Гриша Григорьев. Я родился в Москве, прописан в Ленинграде, а живу в Городке.

Лишь после окончания Городокской средней школы №182 я вернулся в Ленинград для поступления в Военно-медицинскую академию.

То первое лето в Городке было солнечным и жарким. А когда зной переполнял воздух, мимолётная гроза с ливнем приносила небесную прохладу. Травы быстро высыхали, и над землёй вырастала радуга.

Прямо из радуги вылетали мои любимые бабочки – павлиний глаз83. Их крылья украшали ярко-голубые узоры, похожие на глаза. Бабочки садились на цветы, травы и даже на руки. И казалось, луга смотрят на нас дивными синими очами.

Наш дом стоял на горе, а внизу журчала быстрая Горожанка с кристально чистой водой. А сколько озёр было окрест – не сосчитать!.. Вокруг раскинулись поля и леса. Много зверей и птиц жило в них. Всего было в избытке: света солнца, завораживающей голубизны и воздуха, духмяного от полевых цветов и трав. И повсюду раскинулся необъятный простор – городокское приволье.

Светило солнце, шли дожди – и лето казалось бесконечным…