Ветер с горечью полыни

Костя топал вокруг стожка, будто попав в заколдованный круг… Внезапно от леса послышался громкий густой свист: уй-уй-уй. Он узнал голос желны. Может, та самая, которая летала, когда говорил с Андреем Сахутой. И чего ей не спится? А может, это мне кажется? Если с ума сойду, так, может, не расстреляют? Чокнутых не судят? Но что за радость — жить в дурдоме? Нет, это не для меня. Но почему желна не спит? Сыродоев уже этого не слышит. И никогда не услышит. И меня не будет. А птицы будут свистеть. Лед на Беседи будет трещать. Рыбы плавать. Солнце всходить и заходить. Нет, нет на свете справедливости. И я совершил несправедливость. За это сам себя и покараю…

Нашли труп Кости Воронина через два дня, под вечер. Отыскала милиция со служебной собакой.

Ивана Сыродоева проводили в последний путь сотни людей — сошлись изо всех деревень сельсовета. Старшеклассники местной школы несли венки, на красных подушечках боевые награды. День был облачный, падали редкие пушистые снежинки, они попадали на восково-желтое лицо покойника и не таяли.

Над могилой Кости Воронина голосили три женщины: мать, сестра и жена.

На второй день после похорон вдова Аксеня получила письмо из редакции областной газеты. В нем сообщалось, что копию Костиного письма отослали в прокуратуру района с просьбой пересмотреть дело, определить вину каждого участника охоты и соответственно распределить сумму штрафа.

В тот же день Нина, Костина сестра, получила почтовый перевод на сто долларов, ее приглашали в районное отделение сберегательного банка. Нина Степановна всматривалась в бледно-желтый квадратик казенной бумаги и горячие слезы катились из ее глаз. Сердце разрывалось от жалости: почему этот перевод не пришел на три дня раньше?!

XVII

Приближался Новый год. Неотвратимо, неотступно. Ада Сахута ждала его с большим нетерпением. У нее было чувство, будто ей хочется начать жизнь заново. В душе вызревало чувство вины перед Андреем: не поддержала в трудную минуту, часто укоряла, что ничего не выслужил у партии, оскорбительно называла всю его деятельность болтовней. Она сама оттолкнула его от себя, заставила ехать в зону. Но он не сломался, выстоял, начал новое восхождение по карьерной лестнице. Ее все сильней охватывала тревога, что он найдет там себе другую женщину. Главный лесничий, видный мужчина. Любая свободная баба, а то и замужняя бросится на шею, лишь бы только захотел.

Ей хотелось поехать к мужу, но под конец года было очень напряженно на работе. Ей оставалось два года до пенсии, нужно держаться обеими руками за свой стул. А что потом? Иной раз в мыслях она готова была поехать к Андрею в райцентр, где некогда они сошлись, создали семью. И все это делали по любви. У них была настоящая любовь. Ее родители не могли дать никакого приданого, Андрей об этом никогда не говорил, поскольку никаких меркантильных расчетов не имел. А вот она, Ада, рассчитывала вместе с мужем взлететь высоко, добраться до столицы, что в конце концов и произошло. О, как она радовалась, гордилась, когда они получили в Минске квартиру!

Ада гордилась детьми, а они испытывали уважение к своим родителям. А еще скрытую зависть одноклассников, а потом институтских друзей. После института Надя и Денис остались в Минске. Завели свои семьи, свое жилье. И все это благодаря хлопотам отца. А потом случилось так, что сам отец вынужден был бросить столицу, теплую, уютную квартиру, уехать в радиационную зону. Какая несправедливость! Так думала Ада Брониславовна. Поначалу она ругала мужа, что не смог устроиться в Минске, но постепенно ее злость, раздражение проходили. А теперь, когда его назначили главным лесничим, она начала думать иначе: может, и правильно он сделал. И все больше укоряла себя, а не его.

Ада хотела встретить Новый год со своей семьей, чтобы обязательно были дети, поскольку они затосковали по отцу. Она понимала, что Андрей давно не виделся с друзьями, но решила пригласить только семью Моховиковых. С Евой в последнее время она сблизилась особенно, ощущала, что та относится к ней по-прежнему, а может даже с большей приязнью. Но сначала Ада посоветовалась с Андреем, как-то позвонила ему с работы, обрадовалась, что застала на месте. Рассказала про свои дела, про детей, поинтересовалась, как он себя чувствует, какие заботы донимают. Она хорошо знала Андрееву привычку: по телефону ни одного лишнего слова, его телефонные разговоры напоминали телеграммы.

— Насчет гостей не возражаю. Давно не виделись. Ну что, все?

— Все. Ждем!

— Целую всех! До встречи.