Люсьен уже подумывал о бегстве, но в лохмотьях далеко не уйти. Он не мог заснуть, задыхаясь в маленькой хижине, и когда настала полночь, вышел на берег прямо к морю. Ночь была темной, тяжелые тучи нависали над головой. Жара отступила, но не было ни единого дуновения ветра.
Вязкая влажная духота обволакивала все вокруг. При первом проблеске зари он расстелил плед и улегся на него. Спустя пару часов, пробудившись от тяжелого сна, он увидел стоявшую на пороге Изабеллу, взволнованную, запыхавшуюся, с тяжелой сумкой, оттягивающей ей руки.
В мгновение ока Люсьен вскочил на ноги и встряхнул ее за плечи.
— Где вы были, черт побери? Почему вы не пришли? Я чуть с ума не сошел, гадая, что с вами могло случиться.
— Извините, Люсьен, извините. Я не смогла, правда не смогла. — Она поставила сумку и вошла в хижину. — Когда я вернулась домой в тот вечер, миссис Бедфорд сказала, что из Лондона пришло известие: через три дня приезжает дядя. Все сбились с ног, так много было дел. Никак нельзя было вырваться.
— Но вы принесли мне какую-нибудь одежду? — спросил он, не обращая внимание на ее извинения.
— Да, все, что я успела найти, — обеспокоенно ответила Изабелла. — У меня было так мало времени.
С шести часов утра и до позднего вечера в усадьбе Хай-Уиллоуз кипела работа. Миссис Бедфорд настояла на том, чтобы каждая вещь была начищена, вазы и скульптурные фигурки вымыты и расставлены на столиках и в шкафах. Ожидалось прибытие гостей, поэтому необходимо было заняться постельным бельем, проветрить незанятые спальни, разбросать по коврам листочки заваренного чая и смести затем их щеткой. Отдавались распоряжения повару, тщательно обследовалась кладовая, и пополнялись запасы. Весь день Изабелла бегала взад и вперед, передавая указания мистеру Форесту, а от него — Барти, пастуху, чтобы тот забил овцу, потом к Джейсону с распоряжением о том, что нужно убить и ощипать домашнюю птицу. После обеда Джейсон возил Изабеллу и миссис Бедфорд на рынок в Рай, а потом — в Гастингс. Поместье Хай-Уиллоуз вполне обеспечивало своих обитателей продуктами, но приходилось дополнительно покупать некоторые деликатесы.
Только в половине двенадцатого измученная экономка отправилась спать, и девушка смогла взять свечу и пробраться по черной лестнице на чердак. Комнаты слуг располагались на последнем этаже, и она встретила на площадке Гвенни.
— Куда это вы идете ночью, мисс?
— Я кое-что потеряла, когда ходила за тем столиком из черного дерева, который потребовался миссис Бедфорд для гостиной, — наскоро придумала она объяснение. — Это медальон, застежка у него всегда была ненадежной.
— А завтра утром нельзя поискать?
— Это медальон моей матери. Мне не хотелось бы лишиться его.
— Может, я пойду и поищу вместе с вами, мисс Изабелла?
— Нет, Гвенни, нет. Ты такая добрая, но день у тебя был еще потруднее моего. Ложись спать. Мне кажется, я знаю, куда он мог упасть. Вряд ли мне долго придется искать.
Хотя она там на чердаке зажгла вторую свечу, ей все равно трудно было при плохом освещении найти что-то подходящее, и теперь она с беспокойством наблюдала за Люсьеном. Тот извлек из сумки приталенный голубого цвета сюртук с черным бархатным воротником и большими серебряными пуговицами, который, вероятно, был чрезвычайно модным лет тридцать назад.
— Подойдет?
— Почему бы и нет? — сказал Люсьен, нахмурясь.
Нашлись и бархатные кюлоты, серые чулки и туфли с пряжками. В подошве одной из туфель была дыра. Она наблюдала за выражением его лица, когда он их померял.
— Жаль, что не нашлось ничего лучше.
— Обойдусь этими.
— Люсьен, — продолжала она, — я с трудом к вам выбралась. Я больше не могу оставаться, а то меня начнут искать. У меня еще много работы.
Юноша бросил сюртук на землю и обнял Изабеллу за плечи.
— Я знаю, поверьте мне, я знаю, как вы рискуете из-за меня. Но мне еще нужны деньги, немного денег, чтобы добраться до Лондона.
— Я попытаюсь, Люсьен, попытаюсь.
Эта задача была самой трудной, и девушка не представляла себе, как ее можно решить.
— Уверен, что вы попытаетесь, и бесконечно благодарен. Вы себе не представляете, как много это значит для меня.
Он обвил ее руками, и Изабелла застонала от удовольствия чувствовать его так близко. Он легонько целовал ее глаза, щеки и, наконец, губы. Все ее чувства смешались, и она отдалась долгому страстному объятию. Потом вдруг отстранилась.
— Отпустите меня, Люсьен, пожалуйста, отпустите. Мне нельзя задерживаться, но вечером я приду снова. Я как-нибудь раздобуду денег, обещаю. Здесь в сумке для вас есть еда, а сейчас я должна уходить.