Ветер с океана

Березова бросало то направо, то налево, а когда судно лезло на волну, швыряло назад. «Черт! — выругался Березов. — Руки что ли слабеть стали!» Не выпуская поручней, он выбрался в ходовую рубку. Прибор показывал крен до тридцати градусов, на развертке локатора вспыхивали острыми точками промысловые суда. Березов заглянул к штурману. В штурманской рубке над картой склонились Трофимовский, старпом и все три штурмана.

— Дайте-ка и мне одну карту, — попросил Березов и ушел в радиорубку.

Он спросил радиста, нет ли чего нового? За вахтенного радиста, занятого выслушиванием эфира, ответил сидевший рядом начальник радиостанции. Новостей нет. Суда усиливают штормовую безопасность, держат носом на волну. Березов вынул утреннюю сводку — дислокацию флота с координатами судов и стал переносить их на карту. Каждый траулер обозначался точкой с номером судна. За день многие суда меняли свои координаты, но далеко от утренних мест уйти не могли. Семь судов, толпившихся у плавбазы и пропавших сейчас в бурной мгле, он обозначил большим кружком с номерами по окружности: они были где-то поблизости. Только для спасателя, повернутого от Фарер к Ян-Майену, он не смог обозначить местонахождение. Березов нанес лишь точку поворота «Резвого».

После этого он сел в массивное вращающееся кресло. Все, что можно сделать, сделано. Придут новые сообщения, придет время снова действовать. Сообщений не было. Трофимовский держал базу носом на волну, но ветер менял направление по часовой стрелке, поднятые им валы изгибались веерами, били то в правую, то в левую скулу. Временами крен становился таким сильным, что Березов хватался за подлокотники, изо всей мочи прижимался к спинке кресла, чтобы не вывалиться на пол. От грохота ветра даже в рубке было трудно говорить, тело уставало от этого непрерывного грома, как от ударов. Иногда Березов, раскрывая глаза, смотрел в задраенный иллюминатор. За окном простиралась ночь, свергнувшаяся в океан раньше времени. В черной ночи, когда плавбаза кренилась влево, Березов видел океан, белый от пены. «Метров тридцать пять, тридцать шесть в секунду! — размышлял Березов. — Вот же ветерок, еще, пожалуй, до тридцати восьми наберется». Лишь на следующий день Березов узнал, что ветер южнее Ян-Майена достигал сорока пяти метров в секунду.

Успокоительно тикала морзянка. Радист не снимал наушников. Березов не видел его лица, но было что-то спокойное в том, как он сидел. У рации изогнулся начальник радиостанции, он вращал регуляторы, переключаясь с частоты на частоту и снова возвращаясь на шестнадцатый канал. Его лицо Березов видел хорошо. Лицо начальника радиостанции было спокойно. Чрезвычайных происшествий не было.

— Опроси-ка флагманов, как дела на флотилиях, — приказал Березов второму радисту. — Похоже, они забыли, что я еще существую и что мне надо периодически докладываться.

Радист выстучал приказ. Один за другим флагманы выходили на связь. Флотилии штормовали благополучно. «Подготовку к буре завершили до ветра, теперь держим на волну», — бодро докладывали флагманы.

Березов закрыл глаза. Яркий свет заливал приборы, свет мешал Березову сосредоточиться. Вокруг него надрывался беснующийся океан. Крохотное, отмеченное во тьме лишь ходовыми огнями, суденышко грудью держало на ветер, его сшибало, швыряло, несло назад — оно упрямо пробивалось вперед. Березов стоял в рубке траулера, всматривался в стекло, оборачивался на кренометр, сам хватался за штурвал, помогая рулевому быстрей выйти на курс. Их было много, небольших суденышек, затерянных в бурной мгле. Березов перебегал с одного на другое, все были одинаковы и каждое — особое, надо было побывать на каждом, ко всем пристально — присмотреться — все ли там благополучно? Березов видел их все вместе и поодиночке.

И он думал о том, что на траулерах последнего выпуска на трюмах высокие комингсы и лючины задраиваются крепко, закладываются стальными шинами, черта с два буря сорвет такое крепление. А на первых, послевоенных траулерах — ах, каким же они тогда казались совершенством морской техники! — комингсов нет и крепление трюмов — простые барашки, тоже сталь, конечно, воде она не под силу, но тяжелого удара они, пожалуй, не выдержат. И машины на тех старых, по восемь, по десять лет плавающих судах тоже послабее, триста лошадей на валу, всего триста, а у новеньких — четыреста — прибавка немаловажная.

Березов с закрытыми глазами, мысленно перебираясь с траулера на траулер, с отчетливостью видел, как по разному ведут они себя на волне, все одинаково шли на нее грудью, но одних она отшвыривала легче, те захлебывались, их до самой рубки накрывало волнами, другие держались уверенней, эти упрямо взбирались на гребень вала, разрезали форштевенем пенный обрушивающийся козырек. За них можно не беспокоиться, они выдюжат, думал Березов. И снова он возвращался быстрым, отчетливым воображением к судам постарше, тревожился о них, пытливо всматривался — как они там?