Ветер сулит бурю

Комин был очень высокий. Уж Мико был рослый, а оказалось, что он ему только чуть повыше плеча. Ходил Комин в кепке, кожа у него была чистая, а зубы очень белые, крупные и ровные. Мико нравился Комин. Что-то было между ними общего. Он мало говорил («Я это старику своему предоставляю, он за двоих наболтает»), но много думал, и мысли его, как и сам он, были неторопливы и обстоятельны. «Опять-таки вроде меня», — подумал Мико. Комин всегда сдвигал кепку на глаза, и это придавало ему залихватский вид — надо сказать, совершенно незаслуженно.

Они вооружились ведром и лопатой. Кроме этого, Комин захватил еще странного вида нож с загнутым концом.

— Это чтобы их выковыривать, — пояснил он. — Вот погоди, увидишь.

Ночь была чудесная.

Сейчас, при лунном свете, дорога уже не выделялась резко, а на торфяники, расстилавшиеся по обе стороны дороги, легла сплошная пелена и смягчила суровость окружавшего пейзажа. Они прошли торфяники и озерко и свернули мимо церкви к морю. Чужому морю. Разницу можно было сразу определить, если вы умели разбираться в запахах. Мико втянул в себя воздух и закрыл глаза. Перед ним было море, набегавшее на бескрайные просторы золотистого песка. Даже если бы он не знал этого раньше, он понял бы это, как только до него донесся запах только что промытого морской водой песка и того, что оставило позади отступившее море. Пахло медузами, выкинутыми на берег, моллюсками, еще не успевшими зарыться в песок, и этими таинственными пескороями. Пахло совсем не так, как пахнут большие, покрытые водорослями скалы, в расщелинах которых постоянно что-то гниет.

— А на что пескорои похожи, Комин? — спросил он.

— Как бы тебе сказать… Да ты сам увидишь, — сказал Комин.

— Ага, теперь я уж их себе точно представляю, — засмеялся Мико.

— Но они как раз такие, что трудно объяснить, — сказал Комин, — их нужно видеть.

— Расскажи-ка, — сказал Мико, — что у тебя случилось с ослом на болоте Портного.

— Ты о чем это? — спросил Комин. Голос у него был низкий и приятный.

— Отец твой только начал мне рассказывать, как осел у тебя провалился в болото. А тут ты пришел, так он и не кончил.

— А, да просто его вечные россказни, — сказал Комин. — Не обращай ты на него внимания. Сраму не оберешься от его выдумок, больше ничего. Теперь он заладил рассказывать о моей непомерной силе. Ходит и спрашивает всех: «А знаете, что Комин сегодня выкинул?» Ему говорят, нет, мол, не знаем. А что? «Ну, так, — говорит, — слушайте. Решили мы привезти стог сена, ну и надо же было, чтобы у телеги колесо отлетело. Тут Комин и говорит: „А, чего там! Я сам управлюсь“, и, — говорит, — хоть вы, наверно, ни одному слову моему не поверите, только слез мой Комин, обвязал стог веревкой, взвалил себе на спину и в два счета притащил домой, мы еще даже за чай сесть не успели. И хоть бы травиночку по дороге обронил!»

Мико рассмеялся.

— По крайней мере, вам с ним не скучно, — сказал он.

— Хотелось бы мне, чтоб он меня в покое оставил, — сказал Комин, — а то я прямо настоящим посмешищем стал по его милости.

— Молодец он, — сказал Мико. — Ты посмотри, как все его любят.

— Да, он ничего, — сказал Комин. — Ну, вот мы и пришли. Она сказала, что будет ждать нас у Мэри Каванаг.

Сердце у Мико глухо застучало. Как раз об этом он мечтал весь вечер. Это была одна из причин, почему ему не хотелось уезжать домой. Несколько дней тому назад они с Комином встретили ее вечером по дороге из церкви. Мико с восхищением наблюдал, как свободно обращается с ней Комин, разговаривает и шутит спокойно, точно с сестрой.

— Значит, покидаешь нас, Мико? — сказала она.

— Да, уезжаю домой.

— Доволен небось? Ведь тебе как раз этого хотелось, уехать в свой любимый Кладдах. Эх ты!

— Видишь ли, если я не уеду сейчас, то, пожалуй, больше уже никогда не вернусь домой.

— Неужели мы так тебе полюбились? — спросила она.

— Еще бы! — вырвалось у Мико от всего сердца, и, уже сказав, он покраснел в темноте и только надеялся, что они ничего не заметили.

— Ой! — сказала она тогда. — Ой, Комин, нельзя же, чтобы он уехал домой, не дождавшись осеннего полнолуния и пескороев. Нужно сводить его за пескороями.

— А это что еще такое? — спросил Мико.

— О Господи! Он не знает, что такое пескорои! А еще рыбак называется. Уж чего-чего, а пескороев у вас в Голуэе наверняка нет. Мы их песчаными угрями зовем, — пояснила она.

— Может, и есть, почем я знаю? — возразил Мико. — Я раз был на озере, когда ловили угрей. Их сваливают прямо в большой деревянный садок и держат там живыми. Я видел раз такой плавучий ящик, в нем их было невесть сколько.

— А они что, большие? — спросила она.

— Большие. Черные и коричневые. Их отправляют англичанам. Мне они не нравятся. Поешь, а потом кажется, что у тебя внутри что-то живое ползает.

— Вот ужас, прости Господи. Да ведь это же простые угри. Пескорои совсем не то. Пескороев ловят только на отмели Ома во время осеннего полнолуния. Это очень даже романтично, правда, Комин?

Мико почувствовал, что стоявший рядом Комин вдруг забеспокоился.

— Романтично! Скажешь тоже. Опять, наверно, книжек начиталась.