Ветер сулит бурю

— Да, — продолжал Питер. — Пока не перемрут наши, с позволения сказать, герои. И тогда предадут их прах земле, и старые товарищи пальнут над ними залп и протрубят в рожок, и уйдут они из жизни усталыми старикашками и займут свои места в учебниках истории, как сильные и гордые юноши с пламенными глазами и с винтовками в руках, которые были готовы на все, пока не стали свободными, степенными и благоразумными. Что ж, «requiescat in pace»[30]. Ну а может, мне все-таки и удастся что-нибудь сделать. Может, когда я покончу с гуманитарными науками, а потом еще сдам кандидатский минимум по естественным, может, тогда я начну произносить речи с трибун на площади. Только это будет совсем не то, к чему они все привыкли. Я не стану повторять общие места, которые даже у них самих на зубах навязли, или банальные фразы, которые они повторяют с тех самых пор, как стали политическими деятелями. Пусть запирают в тюрьму. Мне наплевать. Я скажу такое, чего свет еще не слышал. Вот. Встану и скажу. И если даже вначале меня будут слушать только двое мальчишек да одна дворняжка, пускай. Я все равно буду говорить. И буду повторять это снова и снова, пока площадь не почернеет от народа. И когда до этого дойдет, я спрошу: «Ну, кто со мной?» И ответом мне будет рев из тысяч глоток, и все это будет молодежь, и возьмем мы себе новое знамя, такое, что никогда еще не бывало в сражении, и пойдем с ним, и очистим страну, и она станет чиста, как это знамя.

— Вот так, — сказала Джо прозаично, — и рождаются новые политические партии.

— Почем знать, — сказал Мико, — может, Питер и способен на такую штуку, Бог его ведает.

— Может, может, — повторил Питер с удрученным видом, снова опускаясь на траву. — Какая гордая мечта! Да я бы это в два счета сделал. И если через три года, когда я кончу университет, у меня не пропадет интерес, может быть, я тогда это все-таки сделаю. Очень может быть.

— А какова, интересно знать, моя роль в твоих планах? — спросила Джо, как будто угадала его мысли, так что он приподнялся на локте и посмотрел на нее.

Глаза ее были широко раскрыты, и она смотрела на него как-то странно. Питер почувствовал, как сердце у него подпрыгнуло и глухо застучало. Ему показалось, что грудь ее стала что-то чаще подниматься и опускаться. Воцарилось молчанье, и вдруг зеленая трава куда-то поплыла из-под них, и струящаяся вода в прозрачном озере слилась с небом, и деревья, что росли позади них, расступились, а большой Мико начал отодвигаться все дальше и дальше, как будто его уносил ковер-самолет. Остались только зеленые глаза и вздымающаяся грудь, прикрытая легкой тканью, слишком легкой, чтобы скрыть поднявшееся в этой груди волнение.

«Вот оно опять», — подумал Мико, поднимаясь и отходя в сторону. Ему уж раз пришлось испытать это чувство. Да, что было, то было. Перед глазами встала залитая луной отмель, и другая девушка с другим юношей, переглядываясь, говорили о домике на склоне горы и о том, как его придется строить камень по камню. «Нет, не для меня это», — думал он. Всегда он обречен быть третьим, которого бесцеремонно исключают, когда он становится лишним. Он шел между деревьями, продираясь сквозь заросли смородины, перелез через невысокую изгородь, спугнул двух коз и большого зайца, так что все они помчались, будто наперегонки, и наконец вышел на противоположную сторону острова. Ветер дул с запада, и он обернулся и посмотрел туда, на запад, где длинное озеро упиралось в горы. Горы смутно виднелись, чуть голубея по краю, и он ясно представил себе все, что лежит по ту сторону их: увидел простирающуюся там Мамскую долину и громадные Мамтуркские горы, обступившие ее; увидел бесконечную дорогу, вьющуюся по эту сторону долины, и представлял, как идешь по этой дороге все дальше и дальше, мимо озер с редкими рыболовами в лодочках, мимо торфяников и маленьких городишек и деревень, мимо прилепившихся к склону горы домиков, пока не выйдешь к морю, прямо к ней.

Он сел на камень, не отрывая глаз от далеких гор. Он думал о ее письме. Глупо взрослому человеку так волноваться из-за письма от девушки, с которой он встретился, когда ему было лет четырнадцать-пятнадцать. Сколько же это лет тому назад? Скажем, шесть. Шесть лет. Письмо жгло, как каленым железом. Вот оно, сообщение о том, что дом наконец готов.