Ветер сулит бурю

— Если бы это не сегодня, я б не обратил вниманья, — сказал Мико, глядя себе на руки. — Когда угодно, только не сегодня. Он его никогда не любил. Не потому, что мне завидно, деда. Я не завидую Томми. Ей-богу, нет! Пожалуй, я даже горжусь, что он у нас такой уродился. Только я Питера любил, очень любил Питера. И видеть сегодня, как его зарыли в землю, а потом слушать Томми…

— Знаю, знаю, — сказал дед. — Разве такое стерпишь? Я чуть было сам ему не двинул. Только чего с него возьмешь, когда, при всех его мозгах, умишко-то у него цыплячий. Не стоило руки марать, Мико.

— Разве можно сказать, что он постыдной смертью умер, деда? Правда ведь, нет? — спросил Мико, впервые подняв глаза.

— Думаю, что нет, — сказал дед. — Мы же не знаем, как он умер. Говорят, он оступился. А ты попробуй представить себе, что так оно и было, а, Мико?

— Попробую, деда.

— Ну, вот и молодец, — сказал дед. — Это пройдет, Мико. Верь моему слову. Мы ведь, Мико, выносливее, чем кто другой. Пристукни ты горем сухопутного человека, он и раскис. А когда ты свою жизнь проводишь там, в море, то и сама смерть, и то, как ты умер, уже больше не кажутся тебе чем-то большим и страшным. Потому что все там такое огромное, а человек — маленькая-маленькая соринка.

— Да, так-то, — сказал Мико, вставая, и принялся разматывать канат, опутывавший мачту.

Наконец подошел и Большой Микиль. Видно было, что гнев его еще не совсем остыл.

— Все в порядке, отец? — спросил он.

— Ты кого это спрашиваешь? Что это с тобой?

— Ладно, ладно, — сказал Микиль, — я ведь только спросил. Не подумал я.

Тут он посмотрел вниз на ссутулившуюся фигуру своего младшего сына.

— Знаешь, отец, — сказал он громко. — Я тут думал…

— Да ну? Вот уж это действительно чудо из чудес, — сказал дед.

— Я тут думал, — продолжал Микиль решительно, — что на этот раз мы с Мико надолго уйдем. Как, по-твоему, не стоит ли нам для разнообразия порыбачить в Клеггане? Не пора ли нам пройтись туда за селедкой для разнообразия да заодно повидать дядю Джеймса. Как ты думаешь, отец, насчет этого, а? — Он сделал вид, что не замечает, как сын смотрит на него, разинув рот.

Дед тоже посмотрел на него, разинув рот, даже привстал.

— Вот же, ей-богу, Микиль, — сказал он. — Никогда я не думал, что ты на такое способен, и вдруг на тебе! Наконец-то! Не знаю, что это тебя надоумило, только мысль, по-моему, знаменитая!

Микиль расцвел от отцовской похвалы.

— Ну, — сказал он, широко улыбаясь, — а тебе как такой план нравится, Мико?

Мико взглянул на него. Он не сразу ответил.

— Папа, — наконец выговорил он медленно, — по-моему, это такой план, что лучше не придумаешь.

И так это искренне у него получилось, что Микиль даже покраснел, поскреб голову и засуетился.

— Ну, чего мы здесь до сих пор возимся? Давно уж время паруса поднимать. Мы же так два дня прокопаемся. Давай-ка отчаливать, — торопился он. — Сегодня мы успеем добраться до Розмака и заночуем там, а завтра уж на запад пойдем.

Они захлопотали, засуетились, и вскоре уже лодка у них встала по течению, и парус набрал ветер, и они обернулись назад, чтобы помахать маленькой фигурке, стоявшей на пристани.

«Микиль-то, Микиль, — рассуждал дед, — вот уж от кого не знаешь, чего ожидать». Он покачал головой и усмехнулся, а потом сунул руку в карман и вытащил белую леску, намотанную на катушку, размотал немного, достал свою банку с червями, спрятанную за кнехтом, и, вздохнув, поплелся туда, где уже один древний дед в надвинутой на глаза шляпе удил с безучастным видом рыбу, придерживая пальцами леску.

Когда дед, сердито хмыкнув, уселся рядом с ним, так что тот очнулся от дремоты и заворчал что-то себе под нос, черный баркас уже обогнул мол и бодро шел в открытый залив.

Глава 14

— Возьмет, — сказала Мэйв.

— Не возьмет, — сказал Комин.

— Конечно, нет, — сказал Мико.

— Посмотрим, — сказала Мэйв.

Они возвращались в Аугрис к дяде Джеймсу.

Был ноябрьский вечер с холодком, несмотря на то что весь день погода стояла поразительно ясная. Впрочем, даже старики не могли припомнить, как ни старались, чтобы такая замечательная погода держалась весь ноябрь: безоблачное небо, подернутое дымкой, будто кто-то затянул его кисеей, а по ночам луна, вроде как сейчас. Собственно, не луна, потому что она была уже на ущербе, а доброкачественный, солидный месяц, маленький и энергичный, который деловито пробивался сквозь мглу, застилавшую небо. Видно было каждый камешек под ногами и чуть посеребренную поверхность спокойного моря, лежавшего по обе стороны от них. Где-то, чуть ли не на самом Инишбоффине, лаяла собака, и какой-то затосковавший осел вторил ей с острова Ома. Мэйв шла посередине и держала их обоих под руки.