Ветер удачи

В окне показалась голова Алевтины Никитичны, повязанная косынкой, под которой бугрились накрученные с вечера бигуди.

— Жюль, детка, вернись! — закричала она и только тут заметила притаившегося Кешку. — A-а, мальчик, так это ты, это твоя работа? Я знаю, паршивец, ты хотел украсть птицу. И потом продать кому-нибудь. Я вас знаю…

Слова эти так обидели Кешку, что он утратил всякий страх.

— Почему продать? — вырвалось у него. — Это же не индюк и не курица, чтобы продавать на базаре.

— Если ты сию же минуту не поймаешь попугая, тебе будет очень и очень плохо…

Но тут Жулик, которому явно наскучило слушать пустые пререкания, перелетел на соседский забор, а с него на шелковицу. От шелковицы до крыши было рукой подать. Попугай горделиво прошествовал по самому коньку и вдруг ринулся вниз грудью, распластав белоснежные крылья. Он пронесся низко над улицей, полого сбегавшей к морю, и скрылся за деревьями…

Через полчаса на поимку беглеца были брошены все силы: поселковые мальчишки, рабочие и актеры киногруппы. Даже сам Большой Генрих не остался в стороне, поспешил взять на себя общее руководство.

Но Жулика так и не поймали. Он словно бы растворился в зеленом царстве свободы.

Зато без особого труда поймали Кешку.

— Ах, так это опять ты, мерзавец! — закричал коротышка Большой Генрих, и громадная лысина его вспотела. — Понимаешь, что ты наделал? Ведь у нас впереди студийные съемки. Где мы еще возьмем такого попугая? Отвечай!

— Жюль, мой маленький Жюль, — причитала Алевтина Никитична. — Генрих Спиридонович, прошу учесть: вместе с клеткой я заплатила за птицу восемьдесят пять рублей! Пусть мне компенсируют. Либо его родители, либо студия. Прошу дать гарантии.

— Бог подаст, — не глядя на нее, ответил Большой Генрих.

— Не сердитесь, Генрих Спиридонович, — вступился за парня Василь Сергеич, разлохмаченный и мокрый. — Он это сделал из лучших побуждений.

— Из лучших?! — окончательно распаляясь, вскричал Большой Генрих. — Софит разбил тоже из лучших? Любопытно посмотреть, что этот выродок отколет из худших соображений. Ах, мерзавец, ах, сукин сын! — И, ухватив Кешкино ухо, повернул его, как ключ в замочной скважине.

— Не смейте! — неожиданно для всех срывающимся голосом крикнул Генрих Карлович — осветитель. — Не смейте трогать и обзывать мальчишку! Вы сами порядочный мерзавец и сукин сын! Ругаетесь при женщинах и детях. Как последний уголовник. Прямо на съемочной площадке. Где творится, простите за выражение, искусство…

Наступила долгая гнетущая пауза. Большой Генрих склонил голову набок, развернул носовой платок и промокнул лысину.

— Пушкин прав, — наконец в раздумье проговорил он. — Не приведи бог видеть русский бунт… Вы устали, Генрих Карлович, у вас сдают нервы. Пора, давно пора на заслуженный отдых…

И тут Кешка не выдержал:

— Не виноват он! Что сказали бы вы, если б вас самого на восемьдесят лет посадили в клетку?

— Меня? — удивился Большой Генрих и широко развел руками. — Честное слово, не знаю. Наверное, так и сидел бы все восемьдесят лет…

— А между прочим, этот парень будет киноактером, — сказал вдруг герой Миша. — Может быть, даже постановщиком фильмов.

— Кто? — спросил Большой Генрих. — Этот взломщик? Он ничего не умеет создавать, но разрушать уже научился. Он думает, что оказал попугаю услугу. О, наивность неофита! Да ты погубил несчастную птицу! Столько лет она просидела взаперти…

— Неправда, — вмешалась Алевтина Никитична, — два раза в год я выпускала ее полетать по комнате. В рождество и на пасху.

— Не перебивайте, — одернул ее Большой Генрих. — Птица разучилась летать и добывать корм. А через несколько месяцев придет зима, выпадет снег, и она замерзнет. Или, может быть, в Крыму не бывает снега? Ведь это же по-пу-гай, тропическая птица!

Кешка терпел, когда ему крутили ухо, но сейчас прозрачные глаза его наполнились слезами.

— Ну и что? — обиженно выкрикнул он. — Пусть еще хоть сто лет Жулик просидит в клетке, все равно для него ничего не изменится. Так и будет висеть вниз головой, как эти самые… австралийцы. Пусть уж лучше до зимы поживет свободным…

Большой Генрих удивленно поднял лохматые брови:

— Подумайте, а в этом что-то есть… Так, значит, постановщик фильмов? Похвально, похвально. К чему же тогда тянуть? Может быть, прямо сейчас засучите рукава и примитесь за работу? С чего бы вы начали, уважаемый Кин-Младший?

— С того, — и Кешка решительно вобрал в себя воздух, — с того… Взял бы и выгнал вас…

Когда Кешка в сопровождении квартиранта возвращался в поселок, он не переставал размышлять о причинах неудач, которые преследовали его все последнее время.

— Теперь еще за попугая бить будут, — глубоко и судорожно вздохнул он.

— Не будут, — твердо пообещал Василь Сергеич.

И все-таки Кешка предпочитал сейчас как можно дольше не показываться матери на глаза. Полдня он молча наблюдал, как рабочие заколачивают и грузят на машины ящики с костюмами и реквизитом. Потом пошел к морю, чтобы еще разок взглянуть на «Глори оф де сиз», которая почему-то уже два дня стояла без парусов, покинутая командой и сторожами.