Ветер удачи

— Тогда вперед! — сказал Витька.

И мы двинулись. Ныло плечо, чемодан оттягивал руку, подросшие волосы вспотели под шапкой. Ведь мы уже начали заводить прически. А тут надо было показать себя и ловким и сильным. Встречные перебрасывались короткими репликами:

— Ого, попалась пташечка! Спекулянтка, это точно.

— Чемоданы-то по два пуда. Не иначе — мука…

— Какая там мука. Соль!

— Подумать, такая молоденькая…

Кое-как доволокли мы эти проклятые чемоданы до общежития. Слава богу, искать не пришлось. Адрес был точный, и улицу эту мы знали. Возле общежития распрощались. Странно, но даже теперь, когда Валя была уже, можно сказать, на месте, выражение беззащитности не исчезло с ее лица. И губы у нее были такие детские…

— Спасибо вам, ребята, — сказала она, пожимая каждому из нас руки. Пальцы у нее были холодными. — Не знаю, что бы я делала без вас, честное слово.

— Я оставляю координаты, — сказал Сашка, — и, если вы захотите кого-нибудь из нас увидеть, приходите вечером к проходной. За нами пошлют.

Он записал на листке улицу и перечислил нас по очереди, начав, разумеется, со своей фамилии. Меня это все ничуть не волновало, но важен был принцип. Мало того, что он влез не по алфавиту, так еще дважды подчеркнул себя жирной чертой…

На следующий день, когда мы сидели за ужином, ко мне подошел кто-то из курсантов второго взвода, который раньше нас покончил с вечерней трапезой, и объявил во всеуслышание:

— Абросимов, дуй на проходную. Там тебя спрашивает девчонка. Коса вот такой толщины. — И он двумя руками обхватил свою ногу выше коленки…

15 марта наши войска после многодневных и ожесточенных боев по приказу Командования эвакуировали город Харьков.

Из сводки Совинформбюро.

14. САМОВОЛКА

Над городом кружились розовые лепестки отцветающего урюка. В стеклянно-прозрачном воздухе распространялась терпкая горечь проснувшихся тополей. А клены на улице Великого акына были сплошь усыпаны карминными шариками лопающихся почек. Весна, пробуждающая все живое, вызвала бурное сокодвижение и в наших сосудах. Мы подолгу не могли уснуть, ворочаясь с боку на бок.

Неудивительно, что днем многих клонило ко сну. Теперь нас не очень контролировали, и кое-кому удавалось пофилонить даже в часы занятий. Прибывших новичков распределили по стрелковым батальонам. У нас пополнения до сих пор не было.

Та часть казармы, где прежде располагалась вторая рота, была чуть ли не до половины завалена стянутыми с коек матрасами. Иногда в них зарывался Сеня Голубь и, спеша воспользоваться последней возможностью, изо всех сил накапливал энергию. Как-то за этим занятием застал его старший сержант Басалаев, тот самый, что таскал на себе плиту полкового миномета. Сначала он хотел разбудить Сеньку и устроить ему хорошую накачку, но вид у того был настолько безмятежный, что Басалаев не выдержал, невольно зевнул, потянулся до хруста в суставах, зайдя с другой стороны, залез в самую кучу матрасов и уснул богатырским сном.

А тут, как назло, со всей своей свитой заявился подполковник Лисский. Дежурный доложил по форме, что рота находится на занятиях. Начальник училища с обычной придирчивостью стал осматривать казарму, как вдруг увидел неимоверной величины ботинки, торчащие из-под матрасов где-то под самым потолком.

— Что это? — спросил подполковник. — А ну-ка, давайте сюда эти скороходы.

Дежурный полез наверх и потянул Басалаева за ногу, но тот только лягнул его, всем своим поведением показывая, чтобы его не беспокоили. И тут подполковник так рявкнул, что старший сержант скатился вниз, словно на салазках. Он стоял перед начальником училища в натянутой на уши пилотке, в опавших обмотках, в наброшенной на плечи шинели с отстегнутым хлястиком и очумело таращил глаза.

— Разгильдяй! — бушевал подполковник. — Филон, чертов лацюга! — Жаль, что мы так и не узнали истинного смысла этого слова. — На фронт дармоеда! Марш с моих глаз!

Мы как раз выходили из класса на перекур и видели, как здоровенный Басалаев, пригнув голову, точно собираясь кого-то забодать, кинулся прочь, и только топот раздавался в мертвой тишине казармы…

Именно в эти дни по училищу распространился слух, будто наконец пришел приказ о присвоении нам воинских званий. Откуда могли просочиться подобные сведения, сказать трудно, но в их достоверности никто не сомневался.

Все понимали, что у командования есть серьезные причины скрывать от нас до поры этот знаменательный факт. Если приказ был, но не было разнарядки для отправки нас в действующую армию, это грозило нежелательными последствиями. Попробуй удержать на казарменном положении сотню молодых, изнывающих от безделья лейтенантов. Ведь программа практически была исчерпана, и занятия проводились уже чисто формально по принципу: повторение — мать учения. Все в этих слухах было правдоподобно и убедительно.