Ветер в ивах

Сейчас, оглядываясь назад, лето можно было читать словно книгу с многочисленными и красочными иллюстрациями. На берегу реки разворачивался настоящий карнавал, участники которого по очереди сменяли друг друга. Шествие возглавлял пурпурный вербейник, потряхивая роскошными кудрями и вглядываясь в зеркало реки, откуда ему улыбалось собственное отражение. От вербейника не отставал иван-чай, нежный и задумчивый, словно розовое облако на закате. Окопник, поигрывая красно-белыми цветами, полз вперёд, чтобы занять своё место в процессии, и, наконец, однажды утром, когда на сцену робко вышел застенчивый шиповник, всем стало понятно, что наступил долгожданный июнь. Казалось, его приход возвестили величавыми аккордами струнные инструменты, перед тем как заиграть гавот[3].

Но все ждали ещё какого-то героя: пастушка, который будет резвиться с нимфами; рыцаря, по которому вздыхают дамы, глядя в окно; принца, который поцелуем разбудит спящую принцессу по имени Лето. И лишь тогда, когда весёлая душистая таволга в янтарном наряде милостиво заняла своё место в общей группе, летнее представление началось.

Ах что это было за представление! Сонные зверьки, свернувшись в своих норках, вспоминали под стук ветра и шум дождя о тех предрассветных часах, когда белый туман низко стелился над водой, а они ныряли в воду и затем быстро бежали по берегу, а тем временем земля, воздух и вода преображались: внезапно их обнимало солнце, серое становилось золотым, и всё вокруг расцветало разными красками. Вспоминали они и сладкий сон в полуденный зной, когда в густую траву тонкими нитями проникало солнце, катание на лодке и купание, прогулки по пыльным тропинкам и золотистым полям и, наконец, долгие прохладные вечера, когда завязывались знакомства, возникала дружба, строились дерзкие планы на следующий день. И вот теперь, короткими зимними днями, зверушкам было что вспомнить, собравшись возле огонька.

Но Кроту всё же приходилось проводить довольно много времени в одиночестве, и вот однажды, когда Крыс попеременно то клевал носом у огня, то бормотал какие-то строчки, которые никак не желали рифмоваться, он решил в одиночку исследовать Дикий лес и, если повезёт, свести знакомство с Барсуком.

День, когда Крот выскользнул из тёплой гостиной на улицу, выдался хоть и холодным, но безветренным, а по стального цвета небу плыли тёплые облака. Все вокруг было голым, лишённые листьев деревья не радовали глаз, и Кроту пришло в голову, что никогда ещё прежде ему не доводилось видеть окрестности в их первозданности, как этим зимнем днём, когда природа в ежегодном сонном покое как будто сбросила с себя все одежды. Просеки, лощины, овраги и другие укромные места, которые летом, укрытые зеленью, так и манили исследовать их тайны, сейчас трогательно выставляли напоказ все свои секреты и словно просили не обращать внимания на их теперешнее жалкое состояние до тех пор, пока не смогут вновь облачиться в яркие маскарадные костюмы, чтобы дурачиться и водить всех за нос, как и прежде. Их было немного жаль, но к этой жалости примешивалась радость, даже веселье. Крот был счастлив осознать, что полюбил этот пейзаж неприукрашенным, суровым, лишённым пышного убранства. Ему не нужен был сейчас тёплый клевер и луговая трава, по которой пробегали волны, а густые живые изгороди и пышное убранство берёз и вязов казалось чем-то неуместным.

С лёгкой душой направился он к Дикому лесу, который вызывающе чернел впереди, словно риф посреди безмятежной глади южного моря.

Сначала Кроту было совсем не страшно. Трещали под его лапами сучья, когда он перебирался через стволы упавших деревьев, замёрзшие грибы на пнях казались забавными штуковинами, и он порой даже вздрагивал, принимая их за что-то знакомое. Было весело и интересно. Так шёл он и шёл, но постепенно лес становился всё темнее и темнее, деревья подступали всё ближе и ближе, а звериные норки зияли вокруг словно беззубые пасти.

Вокруг стояла мёртвая тишина, и с необыкновенной быстротой его начала обступать темнота – свет уходил словно вода в песок.

Затем из кромешной тьмы стали появляться горящие как уголья глаза на страшных оскаленных мордах.

Ему показалось, что первую он увидел у себя за плечом – клинообразную злую, выглядывающую из норы. Когда Крот обернулся, морда исчезла.

Крот ускорил шаг, уговаривая себя не давать волю воображению, которое могло далеко его завести. Он прошёл одну нору, другую – и вот она, вот: маленькая узкая мордочка с сердитыми глазками на мгновение сверкнула в норе и исчезла. Крот хотел было остановиться, но заставил себя идти дальше. И в каждой норе, а их тут были сотни, возникала чья-то морда, смотревшая на него со злобным оскалом.