Ветер в ивах

Крот, конечно, должен был этим удовлетвориться. И, хотя Барсук все еще не появлялся, каждый день приносил им что-нибудь новое. И так было до тех пор, пока лето не кончилось, холод, мороз и вымокшие дороги не заставили их засесть дома, а разбухшая от ливней река не потекла мимо их окон со скоростью, которая потешалась над такими занятиями, как катание в лодке. И именно тогда мысли Крота с еще бо́льшим упорством повернули к одинокому серому Барсуку, живущему в самой гуще Дикого Леса.

В зимнее время Крыс очень много спал: ложился рано, вставал поздно, в течение короткого дня иногда второпях сочинял стихи или делал какую-нибудь другую мелкую работу по дому. И, конечно же, очень часто к нему заходили поболтать разные животные, и, следовательно, здесь было немало рассказов и воспоминаний о минувшем лете и о его прелестях.

Что за богатые главы это были! Стоило только оглянуться! С какими иллюстрациям, с какими красками! Пышность речного берега неизменно проявляла себя в ярких картинах, которые величавой процессией следовали одна за другой. Раньше других прибывала обычно белоснежная ветреница. Тряся своими буйными кудрями, она подолгу останавливалась у зеркала, откуда улыбалось ей ее отображение. Иван-чай, нежный и задумчивый, как розовое облачко на закате, немедля, следовал за ней. Окопник пурпурный рука об руку с заболонью торопился занять в их ряду свое место. И, наконец, одним утром виноватая и опоздавшая через порог деликатно шагала роза, и тогда всем казалось, что вместе с нею прибыл сам Июнь, и звучавшая здесь струнная музыка сливалась в старинном гавоте. Ожидали еще одного члена компании – мальчика-пастушка, рыцаря, которого дамы высматривают в окошко. Принца, который должен поцеловать спящее лето и вернуть его к жизни. Но когда появлялся грациозный благоухающий лабазник в своем душистом янтарном кафтане, то игра начиналась.

Ну, и игра была это! Сонные животные удобно устраивались в своих норах, в то время как в двери их барабанили дождь и ветер. Вспоминали ранние утра, часы перед восходом солнца, когда белый туман еще цепко держится за поверхность воды. Вспоминались потрясения от первого нырка, бег по берегу, лучистые изменения и земли, и воздуха, и реки, когда солнышко уже выглянуло, и то, что до этого было безжизненно серым, начинало казаться сначала золотым, чтобы заново родиться в красках. Вспоминали утомительную полуденную жару, когда все они прятались в глубинке зеленых подлесков. Вспоминали катание на лодке, купания, прогулки по пыльным и длинным тропинкам уже на закате. Вспоминались и долгие прохладные вечера, когда, наконец, обходили друзей, чтобы осмыслить прожитое и спланировать что-нибудь на завтра.

Очень много велось разговоров этими короткими зимними днями. И все-таки у Крота оставалось еще немало свободного времени. Крыс у огня в своем кресле попеременно то дремал, то пробовал рифмы, которые почему-то не давались. И, наверное, от незанятости у Крота и созрело желание самостоятельно обследовать Дикий Лес и свести знакомство с тревожившим воображение мистером Барсуком.

Он выскользнул из теплой гостиной, и его встретил холодный неприветливый полдень. Деревья были обнажены. И он невольно подумал, что никогда еще не проникал в подобную глубь вещей, потому как Природа, готовясь к привычной зимней спячке, успела сбросить все свои наряды. Рощицы, лощинки, покрытые листвой, разоблачили себя и свои сокровенные тайны. Они, казалось, молили его отвести глаза, не разглядывать оборванную их нищету. А подождать до тех пор, пока они опять не предстанут в летнем маскараде и снова не обведут его своими уловками. Да, да, Природа была не в лучшем состоянии, и все-таки она бодрила… веселила. Он полюбил ее и без прикрас, и декораций. Он разглядел ее всю, вплоть до скелета, и она показалась ему здоровой и сильной. Ему не хотелось здесь видеть ни теплого клевера, ни шелеста трав, ни зеленых живых изгородей. Буки и вязы без вздымавшейся драпировки выглядели куда привлекательней. И в приподнятом настроении он поспешил вперед по направлению к Дикому Лесу, который раскинулся посреди знакомых мест, будто огромный черный риф в ласковом южном море.

Вначале все было спокойно. Прутья трещали под ногами, чурбаны, шутя, подставляли подножки, а грибные наросты на пнях поражали его своим удивительным сходством с некоторыми знакомыми и походили на их карикатуры. Все это смешило, возбуждало, завлекало все дальше и дальше, а вскоре он попал туда, где света стало мало, а стволы сплелись между собой очень тесно.

Как и всюду, здесь была тишина. Между тем надвинулись сумерки, а свет стал утекать куда-то, будто вода из шлюза.

И тут начались лица.

Одно всплыло у него за плечами. Было оно неясным и размытым. Показалось, что маленькое заостренное книзу лицо, выглядывает из норки. Он повернулся, чтобы смело с ним встретиться, но оно исчезло.