Ветер в ивах

— Да помолчите же хоть минуту! — словно от приторного лекарства поморщилась девушка. — Вы слишком много говорите — это ваша беда, Жабб. Я стараюсь придумать что-нибудь, а вы бормочите не переставая… Итак, моя тетушка работает прачкой. Она стирает всем заключенным нашего замка — папа не хочет, чтобы кто-то посторонний зарабатывал деньги в нашей тюрьме, — понимаете? Ну вот. Каждый понедельник тетя собирает грязное белье, а в пятницу вечером приносит выстиранное. Сегодня четверг. И знаете, что пришло мне в голову? Вы очень богаты — по крайней мере, вы мне об этом все уши прожужжали, — а моя тетушка очень бедна. Несколько золотых для вас — тьфу! — а для неё — целое состояние. Так что если попросить её хорошенько — подкупить, как говорите вы, животные, — она могла бы отплатить добром за добро: одолжила бы свое платье, чепчик и все прочее. Тогда вы, Жабб, сможете бежать отсюда как обыкновенная прачка! Кстати, вы очень похожи на мою тетю, особенно фигурой.

— Чушь, — с раздражением парировал Жабби, — у меня самая элегантная фигура среди мне подобных.

— И у нее — среди подобных ей, — сказала девушка. — И знаете, что? Делайте что хотите! Вы ужасно спесивое, неблагодарное животное! А я-то… стараешься для него, переживаешь…

— Ну что вы, как можно, огромное спасибо, честное слово, — струхнув, затараторил Жабб. — Но… сами подумайте: мистер Жабб, владелец Жаббз-Холла, эсквайр… и шляется по стране, переодетый прачкой! Ерунда какая-то.

— Не хотите прачкой — оставайтесь Жаббом. Вот на этой соломе! — вспылила девушка. — Хотите, чтоб вам карету подали? Шестерку цугом?!

Честный Жабби всегда был готов признать свою неправоту. С некоторым усилием он произнес:

— Вы хорошая умная девушка. У вас сердце доброе. А я… я просто… ммм… тупая спесивая жаба. Не откажите в любезности, представьте меня своей тете. Не сомневайтесь, мы наилучшим образом поладим с этой достойнейшей женщиной. Обе стороны будут удовлетворены.

На следующий день девушка ввела в камеру свою тетю. Тетушка, наизусть выучившая свою речь на переговорах, растерялась, уронила узелок с бельем и воззрилась на стол, где предусмотрительный Жабб красиво разбросал несколько золотых. Тетушка то ли онемела, то ли не сочла нужным вдаваться в подробности: молча разделась и отдала Жаббу поношенное ситцевое платье, фартук, шаль и чепец. Взамен она робко попросила заткнуть ей рот кляпом, связать её и швырнуть в угол. Не очень убедительно (пояснила она), но послужит неплохой иллюстрацией к захватывающей истории, которую она придумала. Как знать: может, ей удастся разжалобить начальство, и её не выгонят из тюрьмы.

Жабба упрашивать не пришлось. Он с упоением набил ей рот соломой, связал и с помощью племянницы задвинул тетю под нары так, чтобы с первого взгляда читался почерк отпетого негодяя. Жабб ликовал: заслуженная репутация пройдохи и головореза останется сухой, не будет подмочена ржавым чепцом прачки! Ему очень хотелось потереть лапки, но тут девушка обратилась к нему:

— Теперь ваша очередь. Снимайте свой сюртук, жилет и все остальное. Вы довольно упитаны — тётушкино платье вам подойдет.

Трясясь от смеха, она облачила Жабба в платье, застегнула многочисленные пуговицы и крючки; особым, излюбленным прачками способом повязала шаль и водрузила на преступную голову чепчик.

— Вылитая тетушка, — давилась она. — Можете мне поверить: никогда вы не были столь респектабельны! А теперь прощайте. И удачи вам. Помните, как сюда шли? — выбирайтесь тем же путем. Если вам будут говорить глупости, — а они будут, эти мужланы, — то вы, конечно, похихикайте, но ни в коем случае не останавливайтесь. Помните: вы — вдова, одна-одинешенька на свете и очень дорожите этой репутацией.

Жабб приступил к побегу. Сердце колотилось в груди часто, назойливо, как метроном, но Жабб не поддавался, не спешил вслед за ним, старался шагать неторопливо, не забывая при этом, грациозно вихлять задом. Вскоре он с радостью отметил, что Побег Века — дело удивительно простое; правда, было немного досадно нести бремя чужой популярности — понимать, что все эти знаки неподдельного расположения, если не сказать, восторга, — адресовались не мужеству хитроумного рецидивиста, а наоборот — женственности, от него исходившей. Плотно сбитая фигура прачки, её примелькавшееся ситцевое платье, словно пароль, отодвигали засовы, отпирали мощные ворота. Когда Жабб медлил, не зная, куда свернуть, сами часовые помогали ему, грубовато предлагая поторапливаться.

— Ну че мне тебя? всю ночь ждать? — ворчали стражники, расторопно лязгали засовами и возвращались в полосатые будки гонять чаи.

Для Жабби, животного с обостренным чувством собственного достоинства, было мучительно трудно не сорваться, не обнаружить благородного негодования (и, тем самым, себя), по бабьи бойко отвечая на игривые шуточки тюремщиков, — начисто лишенные юмора, неуклюжие, сальные, по мнению Жабба. Он смог, однако, подавить в себе джентльмена и сыграть роль вдовушки: убедительно, незлобиво отстоять ее репутацию с помощью сочных, но вполне пристойных реплик.