Казалось, не один час минул, прежде чем он пересек последний двор, огрызнулся на настойчивые приглашения посетить казарму, увернулся от ручищ последнего стражника, с притворною страстью молившего о прощальном объятии, и, наконец, шагнул в калитку главных ворот.
Свобода!
Жабб прислонился к нагретой за день стене и зажмурился. Теплый вечерний ветер ласкал его взмокшие брови, мягко разглаживал задубевшие мышцы лица, возвращая его чертам знакомое выражение откровенного жизнелюбия.
— Свобода… — тихо и твердо прошептал Жабби. — Свобода.
Хмельной, счастливый, непобедимый, он устремился к огням городка. Что предпринять дальше, он пока не знал, но хорошо понимал: отсюда ему следует убираться подальше, и как можно скорее. Слишком уж широкой популярностью пользовалась в этих местах та леди, которую он вынужден был представлять. Он шел, разрабатывая план дальнейших действий, когда увидел невдалеке зелёные и красные огоньки; где-то под ними, молодечески пересвистываясь, жарко и мощно пыхтели паровозы. «Ага, — смекнул Жабби, — это вокзал! То, что мне нужно! Не успел я собраться подумать о нем — а он уж тут как тут! Больше того: это не просто вокзал, а вокзал, к которому не надо тащиться через весь город, разыгрывая унизительный спектакль. Играю я неплохо, реплики, что называется, не в бровь, а в глаз, но роль толстушки-прачки!., чести мало, что бы там ни написали газеты.»
— Опять удача! — ещё больше оживился он, изучив расписание: подходящий поезд отправлялся через полчаса.
Надо сказать, что неподалеку от Жаббз-Холла — жемчужины края — располагалась невзрачная деревенька; от нее, в свою очередь, было не так уж далеко до замызганного полустанка, на котором, бывало, поезда останавливались. До этого полустанка Жабби и потребовал билета, просунув чепец в окошко кассира. Привычным небрежным движением Жабби пощупал то место, где портные размещают верхний карман жилета. Попытки проникнуть в карман терпели неудачу и становились все суетливей: мешало ситцевое платье — его верный помощник, его спаситель, о котором — как часто случается — Жабби забыл и думать. Словно в кошмарном сне, он боролся с непроницаемой ситцевой стеной, елозил по ней потными лапками — все напрасно: веселенький ситец смеялся над ним, осклабясь мелкими цветочками узора. Недовольная очередь торопила его, осыпала советами более или менее бестолковыми, а самое гадкое — комментировала поведение бойкой толстухи пудовыми остротами.
Наконец, каким-то образом (каким именно он и сам не понял) Жабб преодолел все преграды и достиг цели… Он проник в святая святых истинного джентльмена, — и что же? Что обнаружил он там? Полное отсутствие не только денег, но и карманов к ним, — не говоря уже о жилете.
С ужасом вспомнил Жабб, что сюртук и жилет остались в тюрьме, а вместе с ними — ключи, часы, спички, большие деньги, карандаши, записная книжка, — иными словами, все, ради чего стоит жить; все, чем отличается венец творенья — животное с карманами — от жалких бескарманных тварей, этих праздношатающихся жертв естественного отбора.
Сообразив, что терять нечего, он предпринял отчаянную попытку замять дело и, вернувшись к своим утонченным манерам (м-р Жабб из Жаббз-Холла, постр. 1285 г., эсквайр, Доннский колледж), вальяжно процедил:
— Послушайте, уважаемый. Я позабыла бумажник. Вы будете столь любезны, что предоставите мне возможность отбыть… — тут он назвал захолустный полустанок, — а завтра я перешлю вам деньги, не правда ли? Меня хорошо знают в этих краях.
Кассир осмотрел подернутый ржавчиной чепчик и рассмеялся:
— Охотно верю, мадам. Таких, как вы, хорошо знают на вокзалах, и ваши приемчики знают. Отойдите в сторонку, мадам. Вы мешаете пассажирам.
Престарелый джентльмен, от нетерпения давно тыкавший Жабба в спину, тут и вовсе вытолкал его, приговаривая:
— Ступай, ступай с Богом, моя милая.
С остекленевшим от ярости взглядом Жабб заковылял прочь. Фамильярное обращение джентльмена доконало его; совершенно раздавленный, ничего перед собой не видя, он брел по платформе, и слезы стекали по его вздрагивающим щекам. Жабби думал о том, как тяжело быть низвергнутым с порога спасения — с порога собственного дома, по сути дела, — и почему?! — из-за отсутствия нескольких паршивых медяков, из-за ехидной недоверчивости мелкого чинуши!.. А в тюрьме скоро спохватятся, начнется погоня, и его поймают, закуют, упекут! Воды и хлеба вдвое меньше, соломы вообще не выдадут, в глазок будут по двое смотреть… Наверное, будут пытать…
А девушка? Что скажет девушка?.. Ничего она не скажет — она молча умрет от горя.
Что было делать? Бегун из него никудышный — мигом догонят, эти псы! Затеряться в толпе? — невозможно: фигура у него приметная, по осанке признают, и издалека. Может, проехать зайцем — под лавкой? Он видел, как это делают школьники, считающие, что деньги заботливых родителей достойны лучшего применения: пряники, бублики… Школьники, зайцы… прачка… «милая моя»… Жабба передернуло.