Ветер вересковых пустошей

Теперь видения посещали её часто. Стоило только вспомнить их всех: Торина, Карна, Яромира и Эврара, как Горлунг начинала видеть совсем иное, видеть то, чего нет. Стоило ей только разозлиться, как перед глазами начинали плясать картинки: две девочки: одна светловолосая, но с черными глазами, другая, наоборот, с волосами черными, словно крыло ворона, и глазами голубовато-зелеными, они смеялись и играли с травами и рунами; иногда Горлунг видела Олафа, но не такого как сейчас, а старше.

Сколько было разных видений, но Горлунг их более не страшилась, она ничего теперь не страшилась и даже своего безумия. Боги прокляли её, и она приняла свое наказание, как принимала некогда милость богов, смело, глядя в глаза своим бедам, но при этом ничего не хотела менять, ибо богам виднее.

Пора. Горлунг расплела косу, раскинула волосы по плечам, черные, словно смола. Никогда более ей не заплести их в косу. Внезапно ей вспомнилось, как Яромир перебирал её локоны, и решимость с новой силой вспыхнула в её сердце. Горлунг подошла к сундуку, старому и ветхому, достала со дна свернутый кусочек ткани, что некогда вложил в узел с её одеждой предатель Эврар. Скоро они свидятся, в Хеле место им обоим, и тогда она отомстит ему, тому, кого считала когда-то самым верным, достойным и родным.

Горлунг, выйдя во двор, сощурилась от яркого света, как давно она не выходила из своего покоя. Очень давно. Быстро оглянувшись вокруг, она увидела, что привлекла к себе внимание всех хирдманнов, но они поспешно отвели от неё глаза. Горлунг привыкла к этому, редко кто смотрел ей в глаза даже на Руси, а тут тем паче. Хотя ей всё равно, бойтесь, не смотрите, недолго им осталось её терпеть.

Медленно она прошла мимо ратного поля, не взглянув на мужчин, стоящих на нем. Горлунг ни разу не посмотрела на Гуннхильд, она не хотела помнить её, не хотела с ней прощаться. Вот и ворота, отгораживающие Утгард от остального мира, крепкие и надежные, как впрочем, и всё в этом маленьком и небогатом дворе.

Дозорные молча открыли для неё ворота, и Горлунг вышла. Вот как оказывается всё просто. Никто её не хватится. Горлунг улыбнулась, но её улыбка скорее была похожа на ухмылку, оскал, она давно разучилась улыбаться тепло и радостно.

Чтобы не растерять решимость, та, что когда-то была княжной Торинграда, а потом, пусть совсем недолго, торинградской княгиней быстрым шагом, почти бегом пошла через вересковую пустошь.

Вереск. Виллему, скоро свидимся, мама. Горлунг подняла голову и посмотрела на небо. Солнце. Суль. Скоро будешь ответ держать, бабушка. Никогда тебя не прощу, конунг Торин, никогда, ни здесь, ни там.

* * *

Олаф неотрывно смотрел в след Горлунг, пока она шла по двору. Легкий ветерок поднимал в воздух прядки её черных волос, создавая некое подобие дымки вокруг её хрупкой фигуры. Норманн поморщился, отвратительная женщина, зачем он только привез её? Люди сторонились её, и Олаф не мог их винить в этом. Он сам теперь почти не заходил в её покой.

Раньше, когда он только привез её, Олаф приходил почти каждый день. Но она, казалось, этого не видела, даже головы не поворачивала, а он садился на скамью и ждал, когда Горлунг его заметит. Но этого не происходило. А потом Олаф устал. Смертельно устал от этого и оставил надежду увидеть её прежней, той Горлунг, что забрала его сердце, даже ни разу не глянув в его сторону.

Олаф постарался сделать все, чтобы жизнь стала прежней, такой, какой она была до его первого визита в Торинград. Той жизни, где не было метаний, мучений, мук, недостойных воина, позорных для мужчины. Олаф был добр с Гуннхильд, старался быть к ней внимательным и уже не смотрел ночи напролет на старый сундук. Всё, казалось, стало как прежде, будто всё было предано забвению, похоронено под тонким слоем пыли и пепла.

Сейчас, увидев Горлунг, Олаф невольно изумился тому, как скверно она выглядит. Щеки запали, цвет лица стал серым, кости так туго натягивали кожу, что казалось, она лопнет, и тусклые, безжизненные глаза. Какие раньше у неё были глаза! Жестокие, манящие, горящие светом, а теперь глаза старухи, которая ничего больше не боится. Почему она стала такой? Из-за чего?

Олаф долго стоял посреди ратного поля, бессмысленно глядя вокруг, ища причины такой ненависти богов. Как вдруг его осенила догадка, страшная, немыслимая. Олаф надел рубаху и пошел за Горлунг, ругая себя, на чем свет стоит, костеря её, и прося богов избавить его от всех этих мук.

Выйдя за ворота, Олаф увидел, что Горлунг отошла довольно далеко, наверное, она бежала, теперь дочь Торина подходила к берегу фьорда. Значит, он был прав, глупая, дурная женщина. Олаф бросил бегом вслед за ней.