Ветер вересковых пустошей

А вечером, когда муж неожиданно пришел в её одрину, Горлунг подняла на него полные презрения глаза и резко спросила:

— Почему же ты один?

— Один? — непонимающе спросил Карн.

— Да, почему один? Что же ты, лада мой, — с издевкой продолжила Горлунг, — не привел никого, кому жаловался на меня, чтобы убедились, что исправилась я, веду себя иначе.

— Жаловался на тебя? — переспросил он.

— Да, я же жена плохая, мать твоя уже провела со мной разговор о радости супружества.

— Я не просил её. И даже не думал об этом, — растеряно ответил Карн.

Карн смотрел на свою жену с отвращением, он ненавидел её, за острый язык, за презрение, которое выказывала она к нему со дня их брачной ночи. Всякий раз он намеренно хотел сделать ей больно, ударить, досадить, увидеть слезы на её лице. Но Горлунг не плакала, а лишь зло смотрела на него. И это раздражало его еще больше. Её проклятая сила духа, откуда она в ней, в этом хрупком теле? Почему он не мог её сломить?

А ведь она была почти сломлена на их брачном пиру. Он видел это по её потухшим глазам, по смирению, которое она проявляла. Да, тогда Горлунг была не так уверена в себе, как в тот день, когда она открыла ему глаза на предательство Прекрасы. Иногда Карн жалел, что предал огласке связь Прекрасы и Рулафа, надо было жениться на ней, а не на Горлунг. Ибо хоть Прекраса и притворно сопротивлялась ему, но она была страстной, там в лесу, она так сладко стонала, а эта… Эта просто лежала неподвижно под ним, так, словно её и не было на ложе, смотрела холодно, а после пыталась стереть его прикосновения. Словно он был ниже её, пренебрежение — вот как она относилась к нему. Ни одна женщина до Горлунг так не поступала, не оскорбляла Карна так. Сначала он хотел быть с ней нежным, заставить её принять его как мужа с радостью, но она не хотела, а лишь презрительно кривила губы в усмешке. Сука. Ненавистная сука. Если бы не Агафья, жизнь Карна была бы просто невыносима.

— Тогда ладно, — бросила через плечо Горлунг, — зачем пришел нынче?

— А зачем муж приходит к жене своей? — ухмыльнувшись, спросил Карн, — мне нужен наследник. Отныне я буду приходить чаще к тебе, а ты должна принимать меня с радостью.

— Радостью? Такой, как сейчас? — улыбнувшись, спросила она.

— Нет, так, как обязана жена принимать мужа своего, ждать его прихода, приносить радость, а не тоску, как ты.

— Какой муж, такая и встреча, — зло сказала Горлунг.

Карн в бешенстве ударил кулаком по перине, схватил её за плечи и, сжав, закричал:

— Я хороший муж, а ты …. ты …, ненавижу тебя, мне даже любиться с тобой не хочется, но ты моя жена, и это наказание богов, которое я не заслужил. Мне нужен наследник. Поняла?

— Не заслужил? Боюсь, что это меня боги наказали тобой, — прошептала она.

Бросил её на перину, Карн задрал сорочку жены, с неудовольствием поглядел на её худое тело.

— Ты даже для взора моего неприятна. Страшная вот ты какая, — сказал Карн, — словно не баба, а девчонка для брака не созревшая, одни кости.

— А ты положи рядом свою рыжую, чтоб не так тоскливо было, — усмехнувшись, бросила ему в лицо Горлунг.

Карн просто взбесился, увидев её ухмылку, не боится она его, не уважает, как положено доброй супруге. И он, размахнувшись, ударил её по лицу, лишь бы стереть эту усмешку, лишь бы не видеть её.

* * *

Княжичу Рулафу нелегко далось это время, время, когда он скитался по лесам, ища утешения, пытаясь забыть Прекрасу и её предательство, пытаясь излечиться от мук совести. Но, видимо, все дороги юного княжича вели только в отчий дом, в Фарлафград, ибо нигде покоя он не находил.

Рулаф помнил, как приняли его отец и мать, ни разу не упрекнув, в том, что он предал родного брата. А сам княжич, наскитавшись по лесам и полям, по чужим землям, с благодарностью принял их великодушие.

А брат… Карн тоже простил его. Долго, правда, обиду таил в своем сердце, но простил, и жизнь княжича наладилась.

Теперь в Фарлафграде, прощенный семьей, Рулаф не думал о Прекрасе более, воспоминания о ночах, проведенных вместе с ней, не посещали его даже во сне. Но иногда, глядя на какую-нибудь румяную девку теремную, невольно сравнивал её княжич с той, что была краше всех в Торинграде. А когда сообщили ему, что разрешилась Прекраса мальчиком, что-то шевельнулось в душе его, теперь воспринимал он её иначе, не как полюбовницу неверную, нет, она стала для него теперь бабой простой, обычной, с дитем. А он — княжич молодой и вся жизнь у него впереди, все дороги лежат перед ним, ступай по любой, будет у него еще и дом свой, и семья. А красавица княжна осталась в прошлом, там, где он еще был молод и наивен, там, где он еще верил женщинам, верил богине Ладе.

Глядя на Карна и стараясь ни в чем ему не уступать, Рулаф завел себе наложницу из девок теремных, возвысил русоволосую Власту. Даже строгая княгиня Силье слова ни сказала на эту выходку, хотя случись это раньше, до происшествия в Торинграде, Силье не позволила бы творить блуд в доме своем. Но теперь она разрешала все, что угодно, лишь бы сын младший не помнил о Прекрасе.

ГЛАВА 21

Червень 862 год н. э., Северная Русь, Торинград