Ветер вересковых пустошей

В это время к дочерям князя Торина подошел рослый, широкоплечий мужчина с седыми волосами, Горлунг немедленно узнала в нем дружинника Торина. Того самого, через меч которого Морена подкралась к Яромиру, это было так неожиданно, что она вздрогнула.

— Ты? — резко спросила она.

Даг кивнул, и, презрительно оскалив зубы, бросил:

— Хорошо ли устроилась здесь, княгиня Горлунг?

— Не дурно, — быстро ответила та, сверля его взглядом, и добавила, — что, в Торинграде стал новый князь плохо платить, раз ты решился вернуться на родину?

Даг долго смотрел на Горлунг непонимающим взглядом, а затем раскатисто рассмеялся:

— Нет больше Торинграда, княгиня, нет его. Ничего не осталось от былого града князя Торина, никого, кроме нас двоих, не выжило.

Прекраса при упоминании Торинграда зажмурилась и закрыла уши руками, словно ей само название приносило нестерпимую боль.

— Как ты оказалась здесь? — по-славянски спросила Горлунг, глядя в голубые глаза Прекрасы.

— О, это длинная история, — грустно вздохнув, сказала она.

Горлунг обернулась, ища глазами Олафа, он разговаривал с самым старым и опытным из хирдманнов — с Трувором. Ему и без неё всё расскажут, так, пожалуй, и лучше. Нечего ей более здесь делать. Надо позаботиться о Прекрасе и узнать все, что произошло с сестрой с момента их последней встречи.

— Пойдем, — сказала Горлунг Прекрасе, — тебе нужно в баню, да поесть.

И Прекраса послушно поплелась за сестрой, не обернувшись на берег. Она неуверенно перебирала ногами, отвыкнув ходить по земле после стольких седмиц, проведенных в морском походе. Горлунг, увидев, что сестра того и гляди упадет, подхватила Прекрасу под локоть и они медленно пошли через вересковую пустошь к воротам Утгарда.

* * *

Позже, когда княжну вымыли и накормили, Прекраса сидела на ложе в покое Горлунг, и начала свой невеселый рассказ.

— Когда ты покинула нас, — потупив глаза, сказала Прекраса, — никто ведь и не думал, что ты бежала с Олафом. Эврар всем сказал, что ты ушла вниз по реке, потому что видела в раскладе рун падение Торинграда. Мы ведь все в Торинграде помнили, что ты лечила людей, да и потом твоя нянька когда-то кому-то сказала, что ты видишь грядущее по рунам, что боги дали тебе дар, которым был наделен ваш верховный бог [106]. Тогда этому никто не верил, но когда Торинград оказался в опасности, эта сплетня вспомнилась и всё в неё поверили.

Горлунг после этих слов недовольно хмыкнула, ох, Инхульд, ох, хвастунья!

— Горлунг, как же страшно нам всем было, — продолжила Прекраса, — Карн метался, словно раненный зверь, по двору Торинграда, у него ничегошеньки не выходило. Даже отцовские гридни были более могущественны и сведущи, чем новый князь Торинграда. Те из людей, что были попрозорливее, потянулись прочь из Торинграда. Все мы жили одним днем: старались сделать как можно больше до наступления темноты, никто не знал, в какой именно день нападут на нас, кузнецы работали день и ночь, куя всё новые и новые мечи, даже чернавок последних обязали носить при себе кинжалы, волхвы, пришедшие из лесов, денно и нощно молились, принося Перуну жертвы. Страшные то были дни. Если бы не Эврар, не знаю, что со мной бы было, он заботился обо мне, не давал в обиду Карну, всегда его метким словом отгонял.

Горлунг шумно вздохнула, до сих пор при воспоминании об Эвраре злость вскипала в её сердце.

— Карн же, ну, после того, как ты убежала с Олафом, — виновато замялась Прекраса, — Карн, ну, … чтобы удержать Торинград, взял в жены меня.

Горлунг удивленно посмотрела на неё, неужели они две сестры были женами одного и того же мужчины? Потом она вспомнила о брате Карна и спросила:

— Но как же, а что сказал брат его?

— Ничего Рулаф не сказал, — печально покачав головой, ответила Прекраса, — а я ведь так ждала его, до последнего надеялась, молилась, но всё тщетно. Когда приходит беда, мужчина забывает о некогда любимой женщине.

— Выходит, мы обе стали княгинями Торинграда? — криво улыбнувшись, спросила Горлунг.

— Да, правда я пробыла княгиней меньше твоего, всего несколько дней, — без тени улыбки ответила Прекраса.

— Выходит, Карн не смог отстоять Торинград? — вставая, спросила Горлунг. В её душе не было жалости к отцу, к его граду, нет, она даже немного злорадствовала.

— Нет, — покачала головой Прекраса и надолго замолчала.

— О, представляю, как Карн побежал, поджав хвост в Фарлафград, к отцу с матерью, — ехидно сказала Горлунг, — а они его приняли с распростертыми объятиями. Никудышный муж, еще худший князь.

— Горлунг, он не бежал, его убили. Всех убили…. Остались лишь мы с Дагом, чудом, не иначе, чем милостью богов. Нет больше ни Торинграда, ни Фарлафграда, — грустно сказала Прекраса.

— Всех убили? — переспросила Горлунг.

— Да.