Ветеран Армагеддона

Нет, мы догадываемся, что дни, которые мы прожили, уже не вернутся. И все-таки подспудно в нас живет вера в собственное бессмертие. Понимая, что мы однажды умрем, как умерли все живущие до нас, мы отдаляем этот крайне неприятный для нас момент на потом — уж если кто-то прожил шестьдесят лет, так мы обязательно доживем до семидесяти, да что там говорить — имярек дожил до восьмидесяти пяти, так мы точно перешагнем вековой рубеж.

Мы так думаем, и нас ожидает неприятное разочарование.

Бессмертия нет, а жизнь наша была настолько неправильной, что конец оказывается ближе, чем мы полагали. Ну и слава Богу, в противном случае нас ожидала перспектива дожить до склероза, слабоумия и прочих прелестей, о которых читали в книгах, наивно полагая, что нас это не коснется. А собственно, почему?

Самое обидное заключаемся в том, что все неприятности начинаются с того момента, когда мы оказываемся наиболее подготовленными к жизни — и знания есть, и опыт, и ощущение собственной значимости постепенно сходит на нет, и эмоции постепенно угасают, давая разуму оценить все надлежащим образом.

Зачем мы всю жизнь учились?

Чтобы лечь в землю?

Нас учат — индивид обеспечивает будущее роду, род дает возможность выжить виду, виды обеспечивают существование жизни на Земле. А как же «мыслящий тростник»? Неужели мы ничем не отличаемся от насекомых, от животных и рыб? Неужели, несмотря на наш разум, мы существуем, чтобы обеспечить дальнейшее существование вида «человек».

Вот говорят, разум есть приспособление природы для того, чтобы та познавала себя. Если это действительно так, зачем человек конечен — ведь со смертью каждого человеческого существа теряется что-то в этом самом познании, теряется безвозвратно.

Зачем существует смерть?

Нет, душа не принимает этого, но постепенно устающее с годами тело заставляет человека смириться с покоем. Усталость всегда чревата взрывом. Взрыв души называется смертью.

Страх смерти присущ не только человеку.

Я видел, как плакали коровы, когда их привозили на мясокомбинат. Запах смерти, царящий там, заставлял животных плакать. Крупные слезы катились из глаз коров, когда их гнали на электрическую бойню.

Я видел, как умирал мой кот, он понимал, что умирает, и поторопился попрощаться с тем, кто был ему самым близким существом долгие годы. Он взглядом попросил взять его на руки, вздохнул, тихонько лизнул мне руку, вытянулся и мяукнул, прощаясь.

Английский зоолог и прекрасный писатель Джеральд Даррелл рассказывал об обезьянке по имени Пауль, что жила у него в доме и вела себя с достоинством короля. Пауль и умер с достоинством короля, понимая, что умирает, он однажды собрал всех криком, оглядел любимое им семейство Даррелов, высунул на мгновение язычок, словно хотел лизнуть сразу всех, и крошечная душа его отлетела вместе с последним дыханием.

Смерть — неведомое состояние, которое пугает живое существо. И невозможно заглянуть за черту — в сгущающейся тьме ничего не увидишь.

«А интересно, черт возьми, что будет после нас с людьми?»

Что-то да будет. В конце концов, не одно поколение сошло в землю и пугает нас блеском черепов, являвшихся вместилищем мыслей и чувств. Заглядывать в будущее глупо, оно всегда будет богаче человеческих представлений.

Куда интереснее подумать, что ждет нас после смерти. Если материалисты правы, то пугаться нечего — из праха выходим и в прах возвращаемся. Если правы попы, то нас ждет новый мир. Вот только зачем мы ему? И что мы будем там делать, в загробном мире?

В стройных рядах райских праведников небритая проспиртованная личность будет выглядеть дико. И это естественно — трудно творить добрые дела, если ты при жизни с утра начинаешь решать самую важную задачу — где похмелиться? Поэтому алкоголик в раю — фигура противоестественная, он более органично смотрится в учреждении, где пахнет серой и кипящей смолой.

Наш мир разделен незримой чертой.

В одной половине он прекрасен, в нем творят ученые, ставятся спектакли, проводятся художественные выставки и пишутся книги. Эта половина населена удивительными интересными людьми, для которых работа и творчество является неотъемлемой чертой их бытия.

Вторая половина — мрачна и безрадостна.

Здесь существуют «сучьи кутки», обшарпанные притоны с разбитым унитазом и не единожды выбитыми дверьми, общежития с выбитыми стеклами и исписанными матерными словами подъездами. Здесь в коммунальных квартирах живут люди, интерес которых заключается в утренней опохмелке, обеденном выпивоне и вечерних посиделках на кухне с паленой водкой под нехитрую закусь из вялой селедки и черствого хлеба.

В нашем мире идет война против человека. Ценность человеческой жизни стала ничтожна, она не больше стоимости химических веществ, входящих в состав его организма. Знаете, сколько стоят эти вещества? Около шестидесяти рублей. Человеческая жизнь зачастую оценивается еще дешевле.