Ветеран Армагеддона

Гаврила Принцип в австро-венгерского принца пальнул, а расхлебывалась за то вся Европа и половина Азии. Матушка Адольфа Шикльгрубера поленилась на аборт сходить, а отдувался за это весь мир.

В нашем случае, конечно, все попроще было — шмальнули с небес молнией, и все дела.

Так и предстали перед Господом нашим Вседержителем — мученик бессмертный, три врача из районной больницы, супруга со сковородницей. Все остальные жители сгоревшей деревни оказались случайными жертвами.

Цурикова посчитали достойным Рая. Если рассуждать по совести, то о каком Рае могла идти речь? Не было такой заповеди, которой он не нарушил, разве что кумира себе не сотворил. Но тут щекотливая деталь выяснилась, Цурикова по спискам еще в малолетстве Господь должен был прибрать. Но — просмотрели! Кто же свою небрежность напоказ выставлять будет, тем более что этим орлам из Ада мизинец дай, они всю руку заглотят? Вот и пришлось идти на компромисс.

Все сделали по уму. Только вот Цурикова не спросили. А Валентину Николаевичу Рай не особо понравился. Ничем он не отличался от его не слишком удачливой жизни на Земле.

Цуриков подумал немного и подал заявление. Так, мол, и так, грешен, считаю себя недостойным, прошу изменить место содержания.

Тут уж за него архангелы взялись.

Вызвали его, объяснили все. Пообещали такое о нем рассказать, что после этого для грешной души Цурикова котла свободного в Аду не найдется. Пообещали, что не только ему там париться, но и всем его потомкам до седьмого, естественно, колена.

— Дети-то за что? — взрыдал наш мученик.

— За глупости родительские, — объяснили ему. — Это только у вас на Земле говорят, что дети за родителей не отвечают, а у нас, если необходимость возникнет, и внуки за дедов отвечать станут, да что внуки, правнукам и правнучкам несладко жить будет!

Вот и пришлось Цурикову с райской жизнью смириться. Более всего Валентина Николаевича огорчало отсутствие в Раю курева и гармошки. Без того и другого райская жизнь казалась ему пресной.

— Сюда-то чего прилетел? — спросил Лютиков. — Здесь же любители поэзии собрались!

— А я знал? — возразил Цуриков. — Смотрю, народ полетел. Ну и я, значит, тоже…

Он мрачно помолчал, потом спросил Лютикова:

— Смотрю я, народ вы здесь умный, образованный. Подсказал бы кто, как отсюда выбраться. Измаялся я здесь. Уж лучше в котел со смолой, чем каждый день по одному распорядку.

— А у вас как? — полюбопытствовал Владимир Алексеевич, и тут же ему за себя стыдно стало. Словно с высот каких он к этому райскому бедолаге обращался. Барин, понимаешь, и интересуется — как вы здесь без меня?

— А как у нас может быть? — охотливо отозвался Цуриков. — Подъем в шесть ноль-ноль… К этому я привык, мы в деревне на утреннюю дойку еще раньше вставали. Но физическая зарядка зачем? Они мне талдычут все: в здоровом, мол, теле — здоровый дух. Откуда ему, здоровому-то духу, взяться после всех земных передряг? Они в сугробе замерзали? В морге на столе просыпались? Их током шарахало, так чтобы с опоры орлом лететь монтажными когтями вверх? Жена их сковородкой по морде била? И гармошку, гады, отняли, говорят, не положено в Раю, а на арфе я играть не умею, да и мелодий ихних не знаю. Потом нектар и амброзию принимаем. Примем и до обеда псалмы поем. После обеда — экскурсия по божеским местам. Поколесил Господь, не в обиду ему будет сказано! Потом чтение Библии, проповедники разные выступают, туманные места из Писания разъясняют… Иногда, правда, соревнования мучеников христианских проводятся, кого быстрее львы разорвут или кто быстрее в печи зажарится, вот там интересно бывает. Только соревнуются они редко, — Валентин Николаевич вздохнул. — Отбой в десять… Хорошо еще, что суббота и воскресенье — святые дни. Тут уж, действительно, никто не лезет. Хочешь, самогоночки прими, хочешь, золотых рыбок в реке поуди. Вытащишь ее, она плавничками забьет, чего изволите, любое желание выполню… — Цыриков снова вздохнул. — Кабы любое! Дернул бы я от этой тоски, только бы меня и видели! Чего мне тут? Хозяйства нет, знакомых никого нету, одна бабка Авдохина в Раю оказалась, так ведь с ней и погуторить толком нельзя, только косточки знакомым бабам перемывает, грехи ихние вспоминает, которые ей до скончания известны стали…

Ах, бесхитростная душа!

В земной жизни некоторые грехи замаливают, постятся, из церкви не вылезают, и все для того, чтобы иметь призрачную надежду попасть в Рай, а этому пофартило, глаза высшие силы на его далеко не безгрешную жизнь закрыли, а ему райская жизнь не нравится.

Воистину несчастный человек!

Лютиков просто не мог не проникнуться к грешному мученику сочувствием, даже случившееся с ним самим сразу как-то отошло на второй план.

— Терпи, Валентин, — сказал он просто для того, чтобы не молчать.

Цуриков вздохнул еще тяжелее.