Ветеран Цезаря

Развернув томик, я не мог от него оторваться. Пришлось дочитывать в пути. Я не замечал ни тряски, ни грязи таверн. На меня, наверно, смотрели как на безумного. Я слушал речи Апулея Сатурнина. Вместе с ветеранами Гая Мария врубался в толпу тевтонов. Но больше всего меня потряс рассказ о восстаниях рабов. Несколько раз я перечитывал печальную повесть о юном Минуции, которая так напоминала мою собственную судьбу. Минуций полюбил рабыню и, когда хозяин отказался её продать, роздал оружие рабам. Восстание охватило всю Кампанию, но подкупленный претором предатель убил Минуция. Поразило меня и описание восстания сицилийских рабов под руководством Евна. Оно происходило в годы юности моего отца, и он рассказывал мне что-то о жестокости рабов. Но почему-то он умолчал о сицилийском хозяине Дамофиле, ездившем на рабах, как на мулах. Я ничего не слышал о Мегаллиде, которая в день засекала насмерть несколько рабынь.

Из описаний Посидония явствовало, что виной возмущения невольников был дух наживы, принесённый римскими всадниками. Я не мог не согласиться с греком, хотя и сам происходил из всаднического сословия. Достаточно было вспомнить об обращении с рабами на рудниках, сданных на откуп компании Волумния.

Несчастье случилось, когда я был в пути. В наш дом ворвались Стробил и Диксип. Рабы схватили Формиону и Гнея. Напрасно Валерий объяснял, что я выкупил Формиону, и умолял их дождаться меня.

Диксип смеялся Валерию в лицо.

— Можно подумать, что твой господин не знает законов. Договор должен быть подписан двумя свидетелями.

Больше Валерий ничего не помнил. Он потерял сознание. Когда он очнулся, в доме не было ни Формионы, ни Гнея. На столе лежал мой кошелёк. Из него, как язык, высовывался клочок папируса.

Валерий, дрожа всем телом, дал его мне. Там было написано: «Тот, кто похищает жену у другого, лишается своей».

Подписи не было, но я знал, что это рука Диксипа. Он подговорил Стробила вернуться за Формионой. Он дал ему вдвое или втрое больше денег и уговорил возвратить мои. Это была его месть. Напрасно Феридий старался меня успокоить. Он уверял, что ещё не всё потеряно, что Стробил не будет держать Формиону в своём доме, а постарается продать, и тогда можно будет выкупить и её и Гнея. Но одна мысль, что моя Формиона во власти Стробила или Диксипа, приводила меня в бешенство. Оно сменялось состоянием отчаяния. Тогда я становился безучастным, как деревянная кукла, которую дёргают за ниточку.

— Напиши Цезарю! — посоветовал мне Валерий.

Я ухватился за эту мысль. Моё письмо было воплем, могущим расшевелить камни.

«Кто как не Цезарь поймёт меня! — думал я. — Ведь Сулла хотел отнять его Корнелию! Это и побудило Цезаря скрываться на Востоке».

Мой Гавий! Против закона бессилен и сам Цезарь. Прими мои сожаления. Будь здоров!

Так между нами легла пропасть. Закон, на который ссылался Цезарь, был тем самым «законом», который дозволял продавать людей и обращаться с ними хуже, чем со скотом. Это был тот закон, по которому Цезарь без суда казнил пиратов. Наступало прозрение. Я думал не только о Формионе и Гнее, но и о Цезаре. Он считал меня своим другом. Как ласков и обходителен он был со мною! Вспоминая встречи с Цезарем и всё, что я слышал о нём от других, я оценивал поведение его и поступки по-другому. Я вспоминал то холодное презрение, с которым он говорил о Лепиде. А ведь тот поднял оружие против сулланцев. Почему Цезарь отправился учиться красноречию на Восток, а не поступил в школу мужества к Серторию? Не потому ли, что он пренебрегает риском и решителен лишь тогда, когда уверен в победе? А его честолюбивые мечты о победах на Реннусе и Евфрате? Что они дадут Риму? Тысячи новых рабов. А может быть, и нового Суллу?

Перебирая планы спасения Формионы и Гнея, я остановился на предложении Валерия отправить на поиски Лувения. Ему удастся скорее, чем мне, найти моих близких и выкрасть их: он спокойнее меня и знает лучше людей. Воображение уже рисовало картину: ночью прибывает миопарона, я обнимаю Формиону и Гнея. Мы покидаем Италию навсегда.

Ведь затерялись где-то в океане счастливые острова! Туда ещё не нашли дорогу распри и вражда. Там не слышны звуки военных труб, рёв победителей и плач побеждённых. Говорят, туда мечтал переселиться Серторий. Но то, что не удалось сделать ему, удастся нам.

«Бежать! Бежать вместе с Формионой!» Эта мысль овладела мною. Я забывал, что Формиону ещё надо найти и похитить. Я жил как в бреду.