Ветеран Цезаря

Говорят, что счастливцев посещают музы. Мало кому удаётся их видеть, но можно услышать их слова, почувствовать их одобрение. Муза являлась ко мне по ночам. Она простирала руки, иссечённые бичами, и звала на помощь. Я просыпался в холодном поту и садился за свиток. Откуда-то появлялись слова, заставлявшие меня самого плакать от жалости. Я не слышал этих слов от отца. Мой отец писал одни счета и расписки. Валерий меня научил читать и любить прекрасное, но сам он только переписывал чужие книги. Кто говорил моими устами? Клио? Эвтерпа? Терпсихора? Нет! Формиона! Муза моей гневной любви!

Глава четвёртая

Я начинаю новый свиток. Тот, кто отыщет мои прежние записи, решит, что их писал другой человек. И он не ошибётся. Всё началось с того, что вернулся Лувений. Он был возбуждён. Глаза его сверкали.

— Формиона! Ты видел Формиону? — бросился я к нему.

— Нет! — отвечал он. — Но я принёс добрую весть. Спартак захватил Везувий.

Я слышал, что гора с этим названием находится в Кампании, между Геркуланумом и Помпеями. Но имя Спартака мне ни о чём не говорило.

— Э! Да вы тут ничего не знаете! — Лувений шлёпнул ладонью по лбу. — Спартак — это фракиец, человек силы необыкновенной, но ещё большей доброты. Он решил освободить всех.

— Кого это всех? — спросил я.

— Всех рабов, — продолжал Лувений, — но начал он с гладиаторской казармы в Капуе, той, что принадлежит Лентулу Батиату. Спартак сам был гладиатором. Разве станет такой человек терпеть неволю? Он бежал и других увлёк за собою. Он им говорил: «Зачем нам убивать друг друга в цирке на потребу толпе? Если уж суждено богами умереть нам от меча, так лучше обрушить его на голову врага, чем вонзить в грудь друга». Многие согласились бежать с ним. Они прятали оружие в потаённом месте, чтобы не очутиться на воле с голыми руками. Заговорщиков, говорят, было человек пятьсот. Но среди них нашёлся предатель: заговор был открыт. Успели бежать всего пятьдесят или шестьдесят. Вместо оружия похватали они вертела да топоры на кухне. И ещё послали им боги твоего покорного слугу. Мне удалось купить им мечи и доставить на Везувий. Спартак был очень доволен и просил тебя благодарить.

— Меня! — воскликнул я удивлённо. — Что ты мелешь?

— Но я сказал Спартаку, что купил оружие на твои деньги, и объяснил ему, что ты за человек.

— Какая наглость! — вырвалось у меня. — Я тебе дал деньги на другое дело! Ты это прекрасно знаешь!

— Не думаю, — отвечал Лувений. — Если победит Спартак, получат свободу твоя Формиона и твой Гней.

Это было логично. Мне ничего не оставалось делать, как согласиться с таким употреблением моего капитала.

— Ну, а дальше что было? — спрашивал Валерий.

Лувений пожал плечами.

— Пока не знаю! Но вскоре, — добавил он шёпотом, — всё будет известно.

Мы поняли, что он собирается возвратиться к Спартаку.

Я попросил Лувения передать фракийцу, что готов оказать ему помощь, если он в ней нуждается. Слова Лувения об освобождении Формионы глубоко запали мне в душу.

* * *

Как удивился бы Цезарь, узнав, что я пишу. Мне кажется, я слышу его насмешливый голос: «Что ты совершил такого, чтобы оставлять о себе память?»

Я не осаждал Трою вместе с Ахиллом и Агамемноном. Меня не кормила римская волчица, прибежавшая на плач младенцев. Я не командовал легионами и не заседал в сенате. У меня нет желания оспаривать славу Гомера или Энния. Я пишу, для того чтобы успокоить свою совесть. И мне хочется, чтобы эти записки прочитал ты, мой Гней!

Что ты будешь знать о своём отце? Рабы, с которыми ты вырастешь, скажут: «Мы помним лишь своих матерей. Их тепло согревало нас в холодные ночи, когда задувает Борей. Они научили нас произносить первые слова. Держась за их руку, мы сделали первый шаг. Брось думать об отце! Ведь он не подумал о тебе!»

И тогда ты, Гней, откроешь эти записки. Ты узнаешь, что твой отец был не такой, как все.

Месяца через два появился, наконец, и Лувений. Его туника превратилась в грязные лохмотья, зато под нею был панцирь, а сверху — военный плащ. Голодный, но бодрый, он, словно корзина с книжными свитками, был набит историями о приключениях. На гору он проник благополучно, а уйти не мог: у всех спусков с Везувия за одну ночь возникли обнесённые рвами и частоколами лагеря римлян. Это подошёл со своими войсками претор Гай Клодий. Он решил взять гладиаторов измором и окружил их, чтобы ни к ним, ни от них никто не мог пройти. Сверху было видно, что делалось внутри лагерных стен; просто зло брало глядеть, как спокойно легионеры занимаются своими делами, уверенные, что рано или поздно голод заставит гладиаторов спуститься и вступить с ними в бой. Их полководец не сомневался в победе: ведь войско его было чуть ли не в десять раз больше спартаковского. Однако Спартак оказался хитрее, чем предполагал надменный римлянин. Заметив, что с одной стороны, где пропасть была особенно глубокой, Клодий не поставил охраны, Спартак приказал…