Какой в нем смысл? Для государства. Для нее самой...
Было ли когда-нибудь в детстве ощущение, что она не такая, как все? Хотя бы намек на отчужденность?
А что, собственно, могло разделять? Религия? Широкская десятилетка, двухэтажная, добротная, с большими овальными окнами, размещалась в бывшей синагоге. Клуб - в бывшей православной церкви.
Они, широкские, с богами не знались. В школу пришла, еще и семи не было. Босичком.
-Как твоя фамилия? - спросила учительница, раскрывая классный журнал.
-Забижня! - закричал класс. Все ее окликали "Забижня*- и она стала отвечать "Забижня". Так все десять лет и значилась -- Забижня". Придет начальство:"
-- Сколько учеников?"- "Сорок!" - "Сколько украинцев?"- "Сорок".
Только в аттестате об окончании десятилетки записали "Забежанская". Как в паспорте.
В доме разговаривали по-украински. Когда приезжал московский дядя -- по русски.
Услыхав еврейскую речь, они с Фимочкой затихали, настораживались. По-еврейски родители общались друг с другом только тогда, когда хотели что-то скрыть от детей.
Когда она впервые подумала о себе: еврейка? Не такая, как ее подруги.
Уже здесь, в парткоме Московского университета, когда ее намеревались было забросить к немцам, а потом сказали, что немцы расстреливают евреев.
Когда Полина спустя месяц зашла утром по дороге в университет к дяде и тот спросил ее, как с аспирантурой, она, помявшись, призналась, что не берут. О причине дяде не заикнулась. Как можно сказать серьезным людям: "Не берут, возможно, из-за того, что еврейка"?
Дядьку вон назначили какой-то шишкой в Министерстве угля. Чуть ли не замом министра. При чем тут национальность? Но дядина жена, властная неугомонная женщина, не успокоилась; ей не понравилась уклончивость Полины. Почему не берут? Может быть, у тебя что-нибудь с поведением? Ты что-то скрываешь от нас
Пришлось сказать. Чужими, непривычными еще словами
- Пятый пункт. Национальность.
Тетка вдруг ожесточилась. Как будто в словах Полины она ощутила угрозу себе самой, своей семье. Угрозу нужно было отбросить от себя. Отшвырнуть подальше.
- Неправда! Болтовня все это... Ведь его,-- она показала на мужа,назначили на большую работу, это тебе не какая-нибудь копеечная аспирантура. Тебя правильно не взяли, если ты можешь так думать!
Полина опешила. Лишь позднее узнала, что в тот день на филологическом факультете университета вычеркнули из списка будущих аспирантов дочь тетки, способного искусствоведа, уже напечатавшую свои первые статьи, которая к тому же кончила музыкальную школу, а Третьяковку знала как собственный дом.
- Кто ты?! - кричала тетка, и белое рыхлое лицо ее исказилось. Деревенская деваха, которая умеет варить украинский борщ, стирать тряпки и скрести добела полы. Что ты еще умеешь?! Тебе вскружил голову этот... Как его? Твой француз. Платэ. А в министерстве разобрались. Там не дураки сидят. При чем тут пятый пункт?!
Полина задохнулась, зажмурилась, как если бы ее обдали из помойного ведра. И бросилась по лестнице вниз, в глубине души надеясь, что дядя окликнет. Не окликнул.
...Вернулась, потрясенная, в сторожку, снятую для нее дядей, собрала постель, связала книги, оставила в шкафу туфли-лодочки, на вешалке голубое платье. Пропадите вы с вашими подарками!
Присела у остывающей печки. Такого отчаяния она не испытывала давно.
С трудом поднялась. Прижавшись затылком к дверному косяку, на прощание оглядела комнату. Стены белые-белые, как дома; столько раз перебеливала!
Полдень, а на улице сумрачно. Сеет дождь. Холодный, сентябрьский. Ветер бьет водяными брызгами по глазам.
Куда теперь?.. Москва -- сурова. Сразу и угла не найти.
Трамвая не было; одеяло, в которое были завернуты книги и подушка, намокло, и Полина бросилась под навес.
Возле нее заскрежетали тормоза. Ока шарахнулась в сторону, но ее остановил веселый голос: - Эй, красавица, на какой вокзал? Оглянулась такси.
Полина стояла в растерянности: в кармане последняя двадцатка.
Шофер вышел, протянул руку к намокшему узлу и чемодану.
- Давай не журись! Кто на тебе женится, когда одеяло мокрое?
Он бросил сырой узел на заднее сиденье, посадил Полину рядом с собой. Ну, на какой вокзал?
Полина пошевелила горячими губами и неожиданно для самой себя сказала:
-- Улица Жданова. Министерство высшего образования.
Шофер сразу перестал быть игривым, ответил по-военному четко:
- Есть, Министерство высшего образования.
Полина попыталась сдать мокрый узел в гардероб министерства, на нее накричали. Она бросила вещи у входа на сырой пол и поднялась наверх. Подойдя к дверям, поглядела на свои ноги в разваливающихся резиновых туфлях и едва не повернула обратно.
В отделе университетов были любезны, как и в первый раз. Предложили сесть. Полина сказала измученным голосом, что она больше не может ждать. У нее нет крыши над головой. Нет денег. С августа... третий месяц без хлебных карточек. Взглянула на багрового, грузного, в белой манишке Фигуровского он опустил глаза. Посмотрела на седую женщину с папкой, стоявшую у стола, и та отвернулась.