Ветки кизила

Когда Гюльсум первый раз пришла в школу, ее радости не было предела. Она собиралась за месяц научиться грамоте и написать письмо Исмаилу.

Обычно с детьми, которые впервые пошли в школу, минимум в течение недели обращались, как с гостями. Однако такое обхождение с Гюльсум продлилось не больше суток (ее наказали на следующий же школьный день). Дети из особняка держались в школе, как и дома, отдельной группой и с другими особо не общались. Поскольку не одно поколение из этого дома обучалось в этой школе, учитель не трогал эту группу и смотрел на их мелкие шалости сквозь пальцы. Если они уж чересчур озорничали, то он для наглядности наказывал других детей.

Гюльсум, начав обучение, изменила политику школьного руководства. Теперь, если в группе возникал шум, учителям и помощникам не нужно было отыгрываться на других детях, и они рассчитывались с ней. Между тем маленькая девочка, как и нянька, полагала, что без палки получить знания невозможно, и поэтому не подавала голоса. Для того чтобы написать письмо Исмаилу, она была согласна на все.

Но у Гюльсум имелся один существенный недостаток. На уроках она повторяла слова учителя вслух, поэтому невозможно было разобрать, какую букву в слове произнес учитель[25]. Старый учитель выходил из себя: «Постой-ка, девочка… да покарает тебя Аллах… что ты такое говоришь!» Он пребывал в растерянности и не знал, что ему делать. Он водил ее пальцем по книге туда-сюда, пытаясь втолковать правило. Но он понимал, если Аллах создал бестолкового человека, то учитель может сломать о его голову хоть кизиловую палку, хоть дубовый лес — все будет напрасно…

Учитель видел, что Гюльсум не может понять того, чему он учит других детей, и, не видя другого выхода, вернулся к азам. А поскольку девочке легко давался арабский, он начал обучать ее религиозным основам. Гюльсум быстро запоминала целые главы Корана наизусть и перескакивала от строки к строке. Когда девочка становилась перед ним на колени, он в исступлении кричал, словно неопытный всадник, севший на бешеную лошадь: «Стой, тупица… если ты не станешь читать по порядку и будешь говорить прежде, чем скажу я, я разобью тебе голову!» — и его лицо наливалось кровью, а лоб покрывался испариной.

Помощники, выполнявшие в мечети работу муэдзина, по пять раз на дню говорили: «Сделал бы Аллах раскосые глаза этой девчонки совсем слепыми… был бы, по крайней мере один хороший слепой хафиз!»

Как-то раз Гюльсум снова читала Коран перед учителем. Ей попалось выражение «йаафирю». Девочка произносила его по-разному: «кяфир… джафер… фенер…», но правильно прочитать никак не могла. Учитель знал, что, если он ее поправит, она тут же выучит это выражение наизусть, и поэтому захотел, чтобы она сама назвала слово правильно.

— Девочка, с чем варят плов? — спросил он. Ответ являлся довольно простым. Гюльсум следовало ответить «с маслом» («йаа»), и вопрос был бы исчерпан. Однако она сказала:

— Рис…

— Еще… еще…

— Вода… соль… фисташки… изюм…

— О Аллах… Ты что, в жизни никогда не ела плова?

Гюльсум, словно дрессированная цирковая обезьянка, следила своими косыми глазами за палкой в руках учителя и была готова среагировать на малейшее его движение. Она не придумала ничего лучшего, чем спросить:

— Какой плов? Кус-кус?.. Или гречневый?..

— Тю… Да покарает тебя Аллах… Позовите-ка мне няньку-эфенди…

Дети разбудили няньку и привели его в классную комнату. Учитель с усталым видом произнес:

— Ага-эфенди, я передаю привет хозяйке дома, целую ее руки. Скажи ей от меня, что насколько звезды далеки от земли, так и этот ребенок далек от культуры и знаний… Если я возьмусь ее обучать, я заболею чахоткой… Если хочет, пусть снова посылает ее в школу с другими детьми, но я больше не буду вмешиваться в ее обучение.

Гюльсум поджала губы так, что стали видны два передних зуба. Она будто улыбалась сама себе и быстро вернулась на свое место.

Раз уж так сказал господин учитель, что поделаешь, не умирать же ей теперь… Она сама быстро научится грамоте, решила она. И конечно же, сможет написать письмо Исмаилу. Это станет ей наградой. До самого вечера Гюльсум безмолвно и неподвижно просидела на одном месте, а во время перемены вышла на улицу и подарила свою книгу бедному ребенку лет пяти-шести, который формой головы напоминал ей Исмаила.

Глава седьмая

Гюльсум любила няньку. В Таире-ага имелось нечто такое, что отдаленно напоминало ей Йорганлы. Впрочем, он был не из числа тех, кто положительно влиял на малышку. Гюльсум иногда говорила с ним об Исмаиле. В доме не осталось никого, кроме него, кто бы не сердился, услышав имя ее брата, и не жаловался бы, по многу раз слушая ее утомительные рассказы о нем.

Несмотря ни на что, нянька питал теплые чувства к этой маленькой девочке.

Возможно, они были немного земляками. Хотя Гюльсум знала название своей деревни, она не могла объяснить, из какого она вилайета. Однако некоторые слова, которые Гюльсум иногда говорила на провинциальном наречии, совсем не казались Таир-ага чужими. Они были так похожи на его…

Нянька всячески подчеркивал свой провинциальный говор.