Ветки кизила

В этот вечер между театрами шла жестокая конкуренция. Как только машина остановилась, показались разноцветные флажки, плакаты, украшенные фонариками фасады театров. В обоих театрах одновременно зазвучала музыка. В театре справа пели турецкую народную песню, а в театре слева танцевали фокстрот и играли барабаны, бубны, трубы, пытаясь заглушить друг друга, издавали невообразимый шум.

Кроме того, зазывалы с правой стороны кричали: «Король комедии (!) Ариф-бей… Комедии, национальные розыгрыши, «Соловей Одеона» Кадрийе-ханым…»

С левой стороны голосили: «Драмы, дуэты… Песни от восточной Греты Гарбо, знаменитой примадонны Мюджеллы Сузан-ханым…»

Незадолго до этого молодой человек, который приказал шоферу ехать сюда, взял Надидэ-ханым за руку и помог ей выйти из автомобиля.

— Тетушка, ну как вам наша «Площадь Оперы»? Разве она похожа на Шехзадебаши? — спросил он.

Шум вывел пожилую женщину из себя. Она закрыла руками уши.

— Я не могу этого слышать, — закричала она.

Сейчас Надидэ-ханым уже перевалило за семьдесят. Она стала еще худее и даже казалась ниже ростом. Женщина совсем поседела. Однако ее глаза все еще оставались по-детски ясными и невинными.

Через некоторое время на площади остановился другой автомобиль, битком набитый пассажирами: Феридун-бей, Наджие-ханым, двухлетняя дочка Наджие-ханым и Бюлент, красивый высокий юноша, которому уже исполнилось шестнадцать…

Это были все из тех, кто жил в особняке в Сарачханебаши. Дюрданэ умерла от болезни печени, Сенийе — от аппендицита, Шакир-бей — от сердечного приступа, а их дети разъехались кто куда.

Сейчас Феридун-бей работал бухгалтером в одной из компаний в Анкаре. Вот уже пять месяцев он с детьми жил в доме неподалеку от станции Джебеджи. Наджие-ханым говорила, как Ходжа Насреддин: «Все, что находится за колыбелью — чужбина!», и вывезти ее из Стамбула было все равно, что вытащить рыбу из воды. Но так как у Надидэ-ханым в Стамбуле никого не осталось, она не видела другого выхода и согласилась уехать на чужбину.

В Анкаре у них тоже нашлись родственники. Тот молодой человек, который привез Надидэ-ханым, был один из них. Этот парень, которого все называли просто «родственник», работал в банке и жил в гостинице.

Родственник иногда приходил к ним в гости в дом на Джебеджи и долгими бессмысленными речами утешал тоскующее сердце Надидэ-ханым.

Посетить этим вечером театр было его идеей. За день до этого он рассказывал за ужином:

— Ах, у нас здесь есть весьма неплохой театр. Завтра вечером я отвезу вас туда… Вы должны увидеть знаменитую восточную Грету Гарбо Мюджеллу Сузан-ханым…

А сейчас Надидэ-ханым не захотела выходить из машины, что было вполне естественно.

На площади было очень много народу; а музыка прямо-таки пугала ее.

Молодой родственник сказал:

— Тетушка, я заказал для вас два места в ложе, но мне надо все проверить самому. Подождите меня пару минут, — и, войдя внутрь, растворился в толпе.

Время от времени на площади останавливались все новые и новые автомобили. Из них выходили самые разные люди.

Феридун-бей предусмотрительно привез жену и тещу на самый край и встал за тележкой ягодника.

— Бабушка… может быть, попросить у ягодника скамеечку для тебя? — спросил Бюлент.

На что Надидэ-ханым с улыбкой ответила:

— Дитя мое… Не такая уж я старая, как ты думаешь.

Среди этих песен и мелодий Надидэ-ханым послышалось нечто смутно знакомое.

Эта музыка, флажки, фонарики, нарисованные змейки, украшенные гирляндами из алой и зеленой папиросной бумаги двери театра напомнили Надидэ-ханым давние ночи Рамазана и Диреклерарасы, и в ее сердце, которое с годами утратило всякую чувствительность, словно мертвый зуб, появилась тупая боль.

Феридун-бей, который принял задумчивость тёщи за усталость, снова предложил ей скамеечку ягодника. Однако в ней больше не было нужды. С сияющим лицом в дверях показался родственник.

Этим вечером было невероятно многолюдно. Двое мужчин, казалось, плыли, открывая женщинам дорогу в этом потоке. Семейство миновало длинный проход с земляным полом, спустилось по узкой лестнице и прошло по коридору к ложе вслед за другими зрителями в галерее.

Первым шел родственник, одной рукой он держал за запястье ханым-эфенди и освещал путь карманным фонариком, который был в другой руке.

Два места в ложе, зарезервированные для гостей, находились в конце коридора. Наджие-ханым, Надидэ-ханым и Феридун-бей сели в главной ложе, молодые же сели на второе место. Ложи и галерея были построены на толстых жердях. Родственник увидел, что Надидэ-ханым смотрела на все это с тревогой, и сказал:

— Ты не волнуйся, тетушка… Клянусь Аллахом, городские инженеры сегодня снова осмотрели и проверили их.

Пожилая женщина, осмотревшись и не найдя места, куда можно было бы убежать в случае чего, громко ответила:

— Все в порядке, дитя мое. О чем тут беспокоиться?

Все ряды партера были до отказа заполнены людьми. Господа с открытой головой и в фесках, дамы в мехах, школьники, солдаты, шоферы, крестьяне, женщины в чаршафах и современные девушки…

Образовалась такая давка, что юноша в синей рубахе закричал: