Вьетнам. История трагедии. 1945–1975

Падение Буонметхуота окончательно разрушило хрупкую видимость мира и открыло плотину для нараставшей, как лавина, национальной трагедии, затронувшей миллионы людей. Генерал Вьен назвал отход южновьетнамских войск с Центрального нагорья «позором»[1416], отражавшим провал командования на всех уровнях. Сайгонский журналист Нгуен Ту описывал текшие на восток потоки беженцев, «у которых не осталось ничего, кроме пыльной, пропитанной потом одежды на их плечах. Их ноги распухли, а глаза были безжизненными, лишенными всякой надежды. Рядом с ними брели маленькие дети…»[1417]. Южновьетнамские солдаты массово дезертировали из армии, чтобы спасти свои семьи. Толпы гражданских лиц, автомобилей и повозок запрудили дороги, сделав их непроходимыми для правительственных войск даже без вмешательства северян. Артиллерийские и минометные обстрелы противника усугубляли хаос и страдания, в которые погрузилась центральная часть страны.

18 марта на заседании ханойского Политбюро Зяп заявил, что настал решающий момент: необходимо использовать впечатляющие военные успехи, достигнутые на Центральном нагорье, чтобы развернуть генеральное наступление. Стало очевидно, что США не собираются задействовать авиацию, а многие солдаты Тхиеу исчерпали свою волю к борьбе. Хотя впоследствии некоторые приписывали поражения южан катастрофической нехватке боеприпасов, нет никаких оснований предполагать, что события в начале весны 1975 г. могли бы разворачиваться иначе, даже если бы ВСРВ были вооружены гораздо лучше. Южновьетнамский историк Нгуен Кай Фонг утверждает, что режим обладал по крайней мере годовыми запасами оружия и боеприпасов, о чем свидетельствуют огромные их количества, попадавшие в руки северян, — на одном только Центральном нагорье было захвачено 18 000 тонн[1418]. В том, что значительная часть этих запасов была сосредоточена не там, где нужно, вследствие удручающей неэффективности логистической системы и коррумпированности южновьетнамской армии, вряд ли можно обвинять США.

Посол Грэм Мартин, в марте посетив Вашингтон, лично обратился к ведущим конгрессменам с просьбой поддержать новый пакет помощи — и наткнулся на каменную стену. Мартин был никудышным ходатаем, но в тот момент даже сам Цицерон вряд ли смог бы убедить американский конгресс поддержать сайгонское правительство. Большинство конгрессменов и сенаторов понимали, что их избиратели устали от вьетнамской эпопеи и хотели бы как можно быстрее отключить умирающий Южный Вьетнам от «аппарата искусственного дыхания». Тем не менее это не помешало послу написать президенту Тхиеу откровенно лживое письмо, доставленное в Сайгон 15 марта, в котором говорилось: «Я могу дать вам самые твердые заверения, что президент, госсекретарь и министр обороны решительно настроены обеспечить вас всеми необходимыми ресурсами, как только завершатся баталии в конгрессе».

После этого Мартин на десять дней уехал на свою ферму в Северной Каролине, чтобы восстановить здоровье после стоматологической операции. Вряд ли он мог сказать или сделать что-то такое, что повлияло бы на ход событий, однако трудно удержаться от того, чтобы не рассматривать такое поведение американского посла, а также действия американского конгресса как предательство. Отказав в денежной помощи своему давнему клиенту и в немалой степени жертве, Вашингтон послал обеим сторонам, участвовавших в этой войне, однозначный сигнал: американский народ, по словам Фрэнка Снеппа, «больше не интересует судьба южновьетнамского народа»[1419]. Моральный эффект такого сокращения помощи был гораздо важнее материального. Когда южновьетнамские солдаты, от генерала до рядового, осознали, что могущественный покровитель отрекся от сайгонского правительства, им стало трудно верить в то, что этот обреченный режим заслуживает их самопожертвования. По сей день многие бывшие южновьетнамцы сохраняют убежденность, что США нанесли им «удар в спину». Поражения на Центральном нагорье просто вскрыли ту раковую опухоль обреченности, которая уже глубоко пронизывала армию Тхиеу. Только воздушная мощь США могла бы переломить ситуацию, но слабый президент в Вашингтоне не мог и помыслить о том, чтобы бросить вызов непреклонной оппозиции конгресса.