Вьетнам. История трагедии. 1945–1975

Лейтенант Нгиен Кхием впоследствии рассказывал: «Мы понимали, что проигрываем, но абсолютно не могли представить, что нам делать. Мы даже не осмеливались говорить друг с другом на эту тему, чтобы не поддаться панике. Мы лгали нашим людям, чтобы успокоить их»[1435]. Кхием был выходцем из семьи преуспевающего бизнесмена, их жившие в Европе родственники не переставали звонить им домой и настойчиво убеждать: «Уезжайте оттуда! Бегите!» «Они знали больше, чем мы, — сказал Кхием. — Но как было бежать?» Нго Тхи Бонг, пережившая ужасы коммунистической оккупации Хюэ в ходе Тетского наступления 1968 г., писала из Сайгона своему британскому другу Гэвину Янгу: «Мы почти побеждены. Мой самый дорогой, мой единственный сын Минь был в Дананге… Жив ли он еще? Или мертв? Какое это невообразимое горе для несчастной матери… я не могу выразить свои чувства… Мы живем от минуты к минуте… У меня больше нет слез, чтобы оплакивать моего Миня и переживать о моих внуках. Ах, моя страна, моя бедная страна»[1436].

Почти 3 млн американских ветеранов с особыми чувствами следили за драмой, разворачивавшейся по ту сторону Тихого океана. Отставной капитан морской пехоты Хейз Паркс с сожалением констатировал: «Если бы южане знали, какое будущее их ожидает, они бы воевали по-настоящему»[1437]. Генерал-лейтенант Брюс Палмер негодовал: «Правда такова, что, когда Южный Вьетнам в предсмертные часы обратился за помощью к США, мы от него отвернулись… Наши южновьетнамские друзья никогда не смогут забыть трагический кошмар тех последних событий»[1438]. Военная медсестра Филлис Брин была с ним согласна: «Я ужасно переживала из-за того, как мы поступили со всеми вьетнамцами, которые нам доверяли»[1439].

Британский журналист Ричард Уэст, глубокий знаток Индокитая и одно время страстный антиамериканец, с горечью писал из Сайгона: «Абсолютно неверно изображать происходящее в Южном Вьетнаме как свержение фашистского режима революционными силами. Даже в это тяжелое время, когда страна стоит на пороге гибели, оппозиционные движения имеют право на выражение протестов, а сайгонская пресса обличает власть имущих более дерзко, чем лондонская. Вьетконговцы, как называют местных южновьетнамских коммунистов, теперь играют в войне лишь незначительную роль; сайгонский пролетариат, проигнорировавший два призыва к восстанию в 1968 г., апатичен… Таким образом, то, что началось как революционная война, превратилось в классическую оккупацию Южного Вьетнама своим северным соседом… Не может не вызывать отвращения злорадный тон некоторых иностранных изданий, смакующих ожидающую антикоммунистов участь»[1440]. Это последнее замечание наглядно отражало триумф пропагандистских усилий Ханоя: сотни миллионов человек по всему миру, включая немалое число американцев, считали, что победа Северного Вьетнама над Южным будет справедливым исходом этой войны.

Рядом с американской зоной в аэропорту Таншоннята, откуда отправлялись рейсы для беженцев, тысячи вьетнамцев выстроились в длинную очередь, растянувшуюся за пределы площадки для боулинга и теннисных кортов. Вечером 23 апреля Ле Тхи Тху Ван, 45-летняя вдова застреленного южновьетнамского политика Нгуен Ван Бонга, встретила в очереди своего знакомого, пожилого преподавателя французской литературы, который едва сдерживал рыдания[1441]. Оказалось, что у него только что украли портфель, в котором находилось все его скромное богатство — $2000. Старик сказал, что не поедет в Америку, чтобы просить там милостыню, и лучше вернется домой. Его двоюродный брат, заместитель министра образования, решил вернуться вместе с ним — это импульсивное решение стоило обоим нескольких лет в коммунистических «лагерях перевоспитания».

В конце концов Ван и ее дети оказались на борту транспортного C-130 и даже сумели занять четыре брезентовых кресла. Но вскоре в переполненном грузовом отсеке появился высокий молодой американец в гражданской одежде вместе с вьетнамской женщиной: протиснувшись к Ван и ее детям, он жестом потребовал освободить им места[1442]. Когда она отказалась, тот в гневе бросил свою тяжелую сумку ей на ногу и, устроившись со своей спутницей на полу, презрительно сказал: «Эй, знаешь, чем ты будешь заниматься в моей стране? Стирать грязное белье». Позже Ван писала: «Так я покинула мою родину с тяжелым сердцем и раздавленной ногой».