Вьетнам. История трагедии. 1945–1975

В бурные дни после падения Сайгона один генерал ВНА в попытке сделать жест примирения сказал своим новым друзьям-южанам: «Американцы — вот кто проиграл в этой войне». Однако семья 20-летней студентки исторического факультета Ким Тхань много дней пряталась в подвале дома ее двоюродного дяди недалеко от Таншоннята. Престарелый дядя и ее родители в 1954 г. бежали с Севера на Юг: «Они знали, что такое коммунисты и что они будут делать»[1475]. Когда они в конце концов решились выбраться из подвала, их глазам немедленно предстали первые свидетельства победы северян: на улице лежали тела людей, казненных без суда и следствия. Справедливости ради надо сказать, что бо́льшая часть убийств летом 1975 г., — по примерным оценкам, несколько тысяч — была совершена не по распоряжению ханойского Политбюро, а по инициативе местных коммунистов и ВК, жаждавших мщения. Такие кампании возмездия характерны для всех подобных войн: так, во Франции в 1944–1945 гг. в ходе так называемой l’épuration — «Большой чистки» — участники движения Сопротивления казнили без суда и следствия немало своих соотечественников, обвинявшихся в сотрудничестве с нацистами. Некоторые южновьетнамцы, чтобы избежать неминуемой расправы, предпочли покончить жизнь самоубийством, среди них высокопоставленный кадр Вьетконга по имени Во Ван Ба — ключевой информатор Фан Тан Нгыу, главы разведотдела Специальной службы полиции в Тэйнине. Незадолго до этого он сказал Нгыу: «Я хорошо знаю коммунистов и знаю, какой будет жизнь при их власти»[1476].

Когда новые правители начали безжалостно устанавливать свои порядки, южане запоздало поняли, что такое «коммунизм», который до сих пор был для них не более чем громким словом, звучавшим с негативной или, наоборот, позитивной окраской в пропагандистских заявлениях с обеих сторон. На Парижских переговорах Ле Дык Тхо заверил американцев и другие стороны: «Мы не собираемся навязывать Югу коммунизм». Но, едва одержав победу, коммунисты, по словам Майкла Говарда, накрыли Южный Вьетнам «серой пеленой тоталитаризма»[1477]. Ханойский врач, прибывший с инспекцией в центральную больницу Сайгона, заявил: «У вас слишком много оборудования. Мы прекрасно лечим большинство болезней и без этого»[1478]. На Север потянулись колонны грузовиков с медицинским оборудованием и прочим имуществом. Из военного госпиталя в Конгхоа выгнали 1000 раненых бывших военнослужащих ВСРВ. Центральное военное кладбище Южного Вьетнама подверглось вандализму: перед его воротами был установлен плакат: «Здесь лежат американские марионетки, которые поплатились жизнями за свои преступления».

В течение нескольких месяцев после окончания боевых действий северяне на Юге продолжали носить оружие и сохранять бдительность, опасаясь нападений со стороны озлобленных сторонников поверженного режима, хотя у нас нет никаких данных о том, чтобы подобные инциденты имели место. Бывший сержант ВСРВ с мрачным злорадством наблюдал за реакцией северян на роскошь Сайгона, который теперь был переименован в Хошимин: «У них открылись глаза: они поняли, как жили мы — и как жили они». Коммунистка Нам Ли, которая в 1955 г. «перегруппировалась» в Ханой, оставив на Юге всю свою семью, поехала навестить мать, которую не видела 20 лет. Она взяла с собой дюжину мисок риса, два килограмма сахара и две банки сгущенного молока: Ли безоговорочно верила коммунистической пропаганде, утверждавшей, что население Южного Вьетнама страдает от куда бо́льших лишений и голода, чем они[1479].

Через два месяца в Сайгонском университете возобновились занятия, но Ким Тхань обнаружила, что их учебная программа подверглась существенным корректировкам: «Одни императоры, которые прежде считались плохими, теперь были признаны хорошими, другие наоборот»[1480]. Ее отец, отставной мастер-сержант, владел небольшим участком земли, который конфисковали и передали крестьянскому коллективному хозяйству. Выпуск новой валюты [так называемого донга Освобождения], не сопровождавшийся компенсацией, уничтожил сбережения десятков тысяч семей. К концу 1975 г. многие южане с трудом находили средства к существованию, а несколько месяцев спустя разразился голод. «Риса было не достать. Мы ели сладкую кукурузу, батат, маниок и все остальное, что только могли раздобыть». В годы, последовавшие за победой северян, южане испили полную чашу страданий, что было вызвано как провалом экономической политики Ханоя, так и разграблением побежденной страны победителями. Коммунисты любого ранга могли войти в любой дом и забрать все, что им приглянется. Северяне относились к южанам, особенно к тем, кого можно было заклеймить, назвав «лакеями рухнувшего режима», как к людям второго сорта, источникам богатой добычи. СССР забрал свою скромную долю военных трофеев в натуральной форме — 10 000 винтовок М-16 и 10 млн патронов, которые, как заверил Зяпа глава КГБ Юрий Андропов, «будут использованы для помощи национально-освободительным движениям в борьбе с империализмом»[1481].