Вьетнам. История трагедии. 1945–1975

Нгуен Конг Хоан, южновьетнамский антивоенный активист, который после 1975 г. два срока был депутатом Национальной ассамблеи, после чего бежал из страны как «человек на лодке», шесть лет спустя сказал: «Я очень сожалею, что не понял раньше, что такое коммунисты. Они всегда говорят высокие слова, чтобы апеллировать к лучшему, что есть в человеке. А потом попросту используют людей — и это приводит к трагическому концу. Я тоже верил им. И ошибался»[1489]. Хай Тхуан, ветеран Вьетминя, всю войну жил на Севере и вернулся в Сайгон как сотрудник нового министерства юстиции. Он узнал, что его сын, бывший офицер ВСРВ, отправлен в лагерь перевоспитания; Тхуан был глубоко подавлен, когда его эмоциональный протест был отклонен Политбюро. В одно прекрасное утро Тхуан бросился с крыши высотного здания на улице Ле Лой, оставив два предсмертных письма. Одно было адресовано руководству компартии, в котором ветеран осуждал его за лживость и бесчеловечность, во втором он просил прощения у жены и сына.

Чыонг Ньы Танг, министр юстиции ВРП, несмотря на свои заслуги, не мог получить никакой информации о двух своих братьях, находящихся в лагере в Лонгтхане. В конце концов он добился разрешения на посещение лагеря, но не на личную встречу с ними. Он увидел их лишь мельком: «До сих пор меня преследуют их лица: бледные, истощенные, испуганные, с остекленевшим взглядом. Не представляю, что они подумали, когда увидели меня на заднем сиденье правительственной машины»[1490]. Ему удалось добиться освобождения одного из братьев, но другой, бывший депутат Национальной ассамблеи при прежнем режиме, был переведен в лагерь на Севере, где провел десять лет.

По словам Танга, он присоединился к движению сопротивления, «считая Хо Ши Мина, Фам Ван Донга и других вьетнамских коммунистов патриотами, которые ставят национальные интересы выше своих личных и идеологических целей. Из любви к моей стране, ради мечты о ее свободе я пожертвовал семьей, пожертвовал всем. Я не слушал, когда отец предупреждал меня: „Коммунисты попросту воспользуются тобой и не дадут тебе и малой части того, что ты имеешь сейчас. Еще хуже — они предадут тебя и будут преследовать всю жизнь“». Его отец оказался прав. «Политика Политбюро, — с горечью писал Танг, — была порочной и в высшей степени разрушительной для страны».

Офицер Специальной службы полиции Фан Тан Нгыу избежал смертной казни — участи, постигшей многих его коллег, но провел в заключении 17 лет. Его жена провела в лагере перевоспитания пять лет, после чего с четвертой попытки вместе с детьми сумела бежать из страны на лодке и в конечном итоге добраться до Америки. Семья воссоединились только в 1996 г., когда Нгыу получил разрешение на выезд. К тому времени его сыновья, о которых он ничего не знал 20 лет, уже были студентами медицинского факультета Университета Джонса Хопкинса — впоследствии оба стали успешными хирургами[1491].

Фан Фыонг, дочери другого офицера Специальной службы, было 15 лет, когда рухнул сайгонским режим и ее обожаемый отец был на восемь лет отправлен за колючую проволоку. Первое время она и ее восемь братьев и сестер продолжали ходить в школу. Их мать торговала на рынке — члены семьи были лишены права на постоянную работу, — и постепенно они распродали все свое имущество. Затем ее мать также отправили на год в лагерь, и Фыонг осталась единственной кормилицей. Она зарабатывала жалкие крохи, делая и продавая банановое мороженое, и занималась попрошайничеством, чтобы раздобыть еду для своих братьев и сестер. Но в новом коммунистическом обществе отчаявшиеся люди думали только о собственном выживании: однажды она увидела соседа, несущего пакет батата, и умоляла дать ей всего одну картофелину, но получила отказ. «Каждую ночь я молилась о чуде, пока вдруг не вернулась наша мать. Как я была счастлива!»[1492] В 1991 г. их семье удалось уехать из Вьетнама. По словам Дага Рэмзи, он был нисколько не удивлен безжалостности коммунистов: «Наоборот, я был поражен тем, что кампания репрессий не была еще более суровой, — вспомните о китайцах с их принципом мстить как минимум трем поколениям, а иногда и семи»[1493]. Как заметил ветеран ВНА Бао Нинь, после триумфа Ханоя «вряд ли следовало ожидать, что победители не воспользуются возможностью насадить проигравшим свою идеологию и образ жизни. Но лагеря [перевоспитания] — это выходило за все рамки»[1494].