День за днем проходил июнь. Салатовый мир понемногу превращался в темно-зеленый, рыжая щетина Эмиля все больше напоминала бороду, а моя челка смешалась с остальными волосами. Лес менялся, менялись луга, они точно толстели, лоснились и наливались летним соком. Поспели орехи и ягоды, а к середине июня пошли сыроежки; в деревеньках, что встречались у нас на пути, понемногу готовились к сенокосу. Солнце палило, гремели июньские грозы, мы загорели, закалились и постепенно, вместе с нами, менялись и наши мысли. По-прежнему горела руна, и смысл нашего путешествия становился сомнительным. Все чаще мы говорили о наших друзьях, все больше Эмиль волновался о брате, но о ветрах мы молчали.
Смерч что-то мудрил, я уже начала подумывать, что сила его столь велика, что руна вспыхнула только оттого, что он проснулся. И теперь она будет гореть вечно, пока Эмиль Травинский, шагающий сейчас по бескрайним юго-западным лесам, рядом со своей возлюбленной, темной девой из рода иттиитов, задиристой девчонкой с длинными каштановыми волосами и черными раскосыми глазами; пока Эмиль Травинский не выпустит в этого ветряного монстра пять стрел из арбалета, качающегося на его плече. Так думала я, но постепенно во мне стало что-то происходить. Я все чаще подумывала о том, что ветра Унтара в очередной раз обвели нас вокруг пальца, да и Эрик, наверняка, натворил без нас дел. Предчувствие перемен одолевало меня; перемен, означающих смутные дни, перемен, берущих свое начало в далеком прошлом. Я чуяла, что больше не владею ситуацией и не знаю, зачем мы идем так долго и так далеко.
До Перепусков и после них тянулись бесчисленные леса, смешанные или, что чаще всего, сосновые, ведь, по сути, Дремучие Каньоны - песчаные дюны; раздолье для смерча - гуляй, не хочу.
Кончился табак, а испытание едой оказалось самым невыносимым из всех, что достались нам на столь недолгий жизненный опыт. На травы и постное мясо невозможно было даже смотреть, и настал момент, когда меня вырвало куропаткой и когда Эмиль сдался.
- Разобьем лагерь, - сказал он, - кое-что исправим!
- Ты имеешь в виду, мы остановимся? - не поверила я.
- А почему бы и нет! Тебе здесь не нравится?
Это была отличная идея, но, думаю, Эмилю дорогого стоило на это пойти. Кое-что действительно удалось исправить. Например, поймать зайца да собрать травы и щавеля на салат, но самым трудным все-таки оказалось достать табак. Искать его в июне совершенно бессмысленно, мы пробовали сушить желтозвездочковые листья, но они горели едко и быстро. Тогда Эмиль решился на то, что Эрик сделал бы уже давно. Как-то вечером он исчез и вернулся только под утро. Я проснулась от сказочного запаха, - мой друг курил ядреный самосад, но мне показалось, что душистее его и быть не может. Эмиль был уверен, что я не заметила его исчезновения, и как всегда обольщался на мой счет.
Эмиль выменял дедушкино огниво на целый кисет. Старый лесник сообщил, что до жилья очень далеко и он сам много дал бы за краюху хлеба. Но картошки Эмиль принес. Получился настоящий праздник.
И все-таки остановка мало помогла. Мы все больше начинали понимать, что о таком путешествии надо было позаботиться заранее. Мы шли и шли и не известно, сколько бы еще прошли, если бы не случай.
Однажды вечером, подобравшись к самим Перепускам, мы сидели у костра, как вдруг к нам на поляну выкатился серый пушистый комочек. Он поёрзал, подобрался поближе к огню и развернулся. Из-под мягкой шерсти вынырнули прелестные ручки и ножки, крохотные грудки, розовый животик, и, наконец, открылось личико: не по размеру огромные, с роскошными ресницами, глаза, носик пуговкой и ротик такой малюсенький, что не мудрено было поверить - пугие ундины питаются только цветочной пыльцой.
Пугие ундины похожи на ежей: с одной стороны спинка покрыта мягкой серой шерсткой, а с другой - розовое девичье тельце. Кроме того, пугие ундины любили Эмиля. Я знала - им нравится его запах и в глубине души завидовала им, потому что, кроме свежей смородины и молока, Эмиль пах еще чем-то, чего я не слышала и что привлекало ундин.
Эмиль расценивал их любовь по-своему. Всякий раз встреча с пугой ундиной предвещала ему примету. Эмиль находил ее немедленно и неукоснительно ей следовал.
Ундины не боятся людей, но редко проявляют к ним интерес; только летом и только к мужчинам, ведь не секрет, что все ундины - женщины.
Эта маленькая тварь потопала перед Эмилем ножкой, изогнула пушистую спинку и обнюхала его шнурки. Эмиль рассмеялся.
- Чего доброго, она кокетничает со мной, - он наклонился и провел указательным пальцем по ее животику.
Пугая ундина вздрогнула, удивленно хлопнула глазами и стремительно, точно оскорбившись, свернулась в клубочек и укатилась прочь. Но ночью мне слышалось ее грустное сопение из травы, она наблюдала за нами, и это было ужасно противно.
-- Встретим реку - вернемся к Эрику, - сказал наутро Эмиль.
Реку мы встретили уже через пару дней. Это была не Аага, а, как мы узнали позже, ее приток.
- И как после этого не верить пугим ундинам? - Эмиль сдался.