Ветренное счастье

Ощущая, как страх разливается всё шире, Кирилл хотел оторваться от чёртова стекла, но не мог. Вглядываясь в знакомые черты, он отчётливо видел хрящеватые комья желваков под кожей отцовских скул, малиновую подкову ярких губ, обрамлённую густыми блестящими волосами окладистой бороды, и нечеловечески страшный зацепистый взгляд чёрных зрачков Савелия, безжалостно царапавших лицо сына.

— Ну, вот и свиделись, — рамка вишнёвых губ шевельнулась, и по спине Кирилла побежали мелкие колкие мураши. — Что, не ожидал?

— Нет, — неожиданно Кириллу стало очень холодно, и, с головой накрывшись тяжёлым ватным одеялом, он свернулся в комок и уткнулся лицом в Любашино плечо. — Отец, зачем ты здесь? Ты же умер?

— Умер? — вскинув бровь, Савелий посмотрел на сына долгим взглядом, и от этой пронзительной стали Кириллу сделалось окончательно не по себе.

— Ну да, умер, семнадцать лет назад, в лесу, разве ты не помнишь? — покрываясь холодным потом, Кирилл смотрел на изломанное лицо отца и, цепенея от страха, не мог заставить себя отвести взгляд.

— Разве? — в голосе Савелия послышались неестественные металлические нотки.

— Как же нет?! — Кирилл на мгновение зажмурился, будто отгораживаясь от страшной тени прошлого. — Вспомни, в шестьдесят втором, прямо перед Новым годом, тогда ещё стояли страшные холода?

— В шестьдесят втором… — изображение в зеркале вздрогнуло, и Савелий, будто стараясь что-то припомнить, вскинул широкие дуги бровей.

— Ты должен это вспомнить, ну же! — с отчаянием произнёс Кирилл и, низко наклонившись над зеркальным овалом, вдруг увидел, как в зеркале, плывя и покачиваясь, отразились стены старого отцовского дома.

Рубленная в лапу добротная изба, освещенная пламенем горящей у иконы свечи, была абсолютно пустой, только в углу у окна, цепляясь латунными стрелочками за выступ старой шестерни, бесстрастно тикали ходики. От фигуры Кирилла на зеркальное блюдце падала длинная тень, и от этого сталь в глазах покойного Савелия казалась совсем тёмной, почти вороной.

— Ну, как же, вспомни! Вёшки, лес, там ещё Филька расставил медвежий капкан, а потом появилась голодная волчья стая… — неожиданно Кирилл замолчал, и по его горлу пробежала судорога. — Отец, а где мама? Она тоже умерла, только в семидесятом, в начале сентября. Почему она не пришла вместе с тобой?

— Анна? Она в раю… А мне туда дорога заказана.

— Так ты… ты в аду? — с трудом выдавил из себя Кирилл.

— Туда мне пути тоже нет. Семнадцать лет назад ты схоронил моё тело, а душу отпустить так и не смог.

Перед глазами Кирилла внезапно промелькнули короткие тёмные пальцы Фильки, вертящие старую промасленную кепку.

— Отпустить? — цепенея от страха, Кирилл обвёл взглядом пустые, полутёмные углы дома и ухватился за край зеркала, но его пальцы неожиданно провалились в блестящую жидкую зыбь, и, коротко вскрикнув, он быстро выдернул руки обратно. — Ты пришёл просить у меня прощения? Ты?!

— Не по мне стоять с протянутой рукой, — скривился Савелий, — и, если даже моей душе случится вечно маяться между землёй и небом, я не стану ломать перед тобой шапку, не из такого теста сделан. Но хочу, чтобы ты знал… — вишнёвая рамка губ съехала на сторону, — я ни о чём не жалею. Если б мне довелось начать сызнова, я бы повторил всё, от рождения и до могилы, не переиначивая, — глубоко выдохнув, Савелий тяжело посмотрел на сына. — Я не нуждаюсь ни в твоём прощении, ни в жалости, но больше мы с тобой никогда не свидимся, поэтому ты должен знать… — Савелий сделал паузу, — я любил тебя, и всё, что я делал, я делал ради твоего счастья, потому что ты — моё отражение, лучшая половина меня самого.

— Счастья?! — слова застряли у Кирилла в горле. — Ты искромсал мою жизнь на куски, заставил узнать, что такое боль. И это ты называешь счастьем?!

— Я хотел, чтобы твоя жизнь сложилась лучше моей, — глухо уронил Савелий, — и мне наплевать, простишь ты меня или нет, отец перед сыном не в ответе. Я потоптал землю себе в радость и ни о чём не жалею, дай бог и тебе прожить так, чтобы за краем не пожалеть ни о чём, — неожиданно Савелий усмехнулся. — А насчёт прощения — чихать мне и на рай, и на ад, и на мою бессмертную душу, для таких, как я, есть вещи поважнее.

— Что же может быть важнее этого? — пытаясь вникнуть в смысл отцовских слов, Кирилл замер, и его брови соединились над переносицей одной сплошной линией.

— Тебе всё равно этого не понять, разного мы с тобой теста. Ты — мой сын, а значит, я остался на земле, и надо мной теперь не властны ни Бог, ни чёрт, ни само время… — от смеха Савелия зеркальная поверхность жидкого блюдца задрожала и, разделившись на капли, разлилась по полу, снова превратившись в крохотные бусины поддельного жемчуга.

* * *

Проснулся Кирилл поздно. За окнами уже вовсю светило солнце, с кухни тянуло волшебным ароматом кислых блинов, а по полу, пробиваясь через частый узор ришелье на шторках, прыгали беспокойные лучики света.