Ветряные мельницы надежды

Стелла говорит, что прошлое и будущее не так разнятся, как нам кажется. Ну, в метафизическом смысле. Я и сама не до конца понимаю, что это значит, но подозреваю, это из области квантовой механики. А квантовую механику до конца вообще никто не понимает. Стелла говорит, мы запросто можем помнить будущее — не хуже, чем прошлое. «Помнить» по отношению к будущему не совсем верно, но другого слова не придумали. Мы ж этого все равно не делаем, вот и не придумали названия. Хотя Стелла говорит, мы пользуемся только малюсенькой частью мозга; наверное, способность помнить будущее как раз прячется в другой части.

Я слишком долго объясняю. А все очень просто: поднимаясь к нашей квартире, я кое-что осознала. Совершенно отчетливо. Я ведь так и не узнала ни адреса Тони, ни телефона. Ни хотя бы фамилии. Так вот, на лестнице я четко поняла, что уже и не узнаю. Поздно.

Если бы я прислушалась к голосу интуиции, то сумела бы, наверное, включить ту часть мозга, которую мы не используем. И догадалась бы, что наверху меня поджидают крупные неприятности. А я думала лишь о Тони. О том, что могу потерять его навсегда.

Перед глазами будто вся жизнь промелькнула — и в ней был один лишь Тони.

Открыв дверь, я даже не увидела Карла. Клянусь. Его кулак сразу впечатался в мою скулу, отбросив меня назад. Я хлопнулась спиной о дверь. Или захлопнула спиной дверь. Я даже не заметила, откуда Карл возник. Кулак видела, кажется, но расплывчато. Как во сне.

Колени стукнулись о деревянные половицы.

— Я сегодня проходил мимо твоей работы, — сказал он.

Часть меня даже обрадовалась. Вот и хорошо. Хорошо. Вся эта нелепица должна была закончиться. И закончилась. В голове гудело. Я чувствовала струйку крови на щеке — перстень Карла поцарапал скулу.

— Хотел поддержать тебя при разговоре с Дэнни насчет зарплаты.

«Обманщик. Какой же ты обманщик. Не для того ты туда пошел, чтобы меня поддержать. — А потом я подумала: — Ну и плевать. Теперь уже ничего не имеет значения».

Я поднялась и пошла в кухню. Немножко шатало, но я все же могла идти. Надо было приложить к лицу лед.

— Не смей отворачиваться! — завопил Карл.

На всю округу завопил. Только я не о соседях думала. Неважно, что там соседи услышат. Дети — вот что важно. Дети наверняка услышали, но что я могла поделать? Только надеяться, что они не выскочат из комнаты. Я была почти уверена, что не выскочат. Как всегда.

— Не смей отворачиваться! Отвечай, где шлялась!

— Нигде. — Я открыла морозилку, чтобы достать лед. — Ездила в подземке.

— Сука! А ну-ка, смотри на меня! В глаза смотри, скажи, что у тебя никого нет!

А я опустила голову и смотрела на кухонный линолеум.

Стелла говорит, что в детстве, когда дома было совсем скверно, она вылетала из своего тела. Она поднималась и следила за тем, что происходит, из угла под потолком. Вроде кино смотрела.

Я не такая. Если я куда и прячусь, то внутрь себя. Как можно глубже. В жмурки играю. Заберусь в самый укромный уголок в глубине себя, свернусь калачиком, стисну веки — и пусть кто-нибудь попробует меня найти. Пусть попробует до меня добраться. По крайней мере, до той моей частички, которая что-то чувствует. А большая часть меня умирает. Вроде меня не касается. Что бы ни случилось — меня не касается. Плевать на все.

Думаю, я как раз закрыла глаза, когда Карл на меня налетел и сбил с ног. Но не уверена. Помню только, как падала под тяжестью его тела. И конечно, помню, как ударилась об стол. Такое не забывается. На кухне у нас большой стеклянный стол с металлической окантовкой. Похоже на рамку для фотографии. Я стукнулась об этот металлический край, и мы рухнули на пол. И я осталась на полу. А в бок точно десяток раскаленных ножей вогнали.

Карла на мне уже не было. Не знаю, куда он девался, да особо и не думала об этом. Я старалась сделать вдох. Не получалось. Вообще-то я привыкшая, не в первый раз из меня дух вышибли. Так что, думаю, я просто ждала. Знала, что дышать будет больно, вот и не слишком старалась.

Дверца холодильника была нараспашку, из морозилки клубился пар, будто туман над вершиной горы. Я такое видела на фотографии у мамы над кроватью.

Я никак не могла глотнуть воздуха. Вроде должна была бы здорово испугаться. А страха почти не было. Странно, правда?

Помню, та мысль вернулась: ты не узнала его адрес, а теперь уже поздно.

Больше ничего не помню.

8 СЕБАСТЬЯН. Бумаги уничтожить

Что можно сказать про настроение отца следующим утром? На ум приходит только одно: отец дулся.

Лично мне он напомнил маленького мальчика. Ребенок с седыми волосами дулся.

Я почему-то вбил себе в голову, что утром возьму и задам ему вопрос в лоб. Как бы не так. Я оцепенел. Открыл рот… и ничего. А потом стало только сложнее.