Ветряные мельницы надежды

Кто такой этот Си Дей? Уже в первый раз я хотел узнать ответ у Марии, но промолчал. Может, у них дома собака осталась? Или кот? Или соседский ребенок, с которым Натали играла? А может, она так называла отца и теперь твердит его имя, потому что тоскует по нему?

Марии, я видел, совсем не хотелось говорить на эту тему, но всякий раз она успокаивала девочку каким-нибудь туманным ответом:

— Не волнуйся, солнышко, мы скоро приедем, и у нас будет новый дом.

— Нам и втроем хорошо, правда, солнышко? Мы будем жить в очень-очень красивом месте.

— Не надо бояться, солнышко. Все хорошо, все в порядке.

Примерно так. Кроме одного раза. В тот раз она ответила по-другому. Я смотрел в окно, за которым поля постепенно сменялись пейзажем пустыни. Мы катили то ли по Аризоне, то ли по Нью-Мехико, точно не знаю. Мне хотелось поделиться радостью с Марией: пустыня совсем рядом! Но я видел, что она пару раз глянула в окно — и вроде как ничего не заметила. Я решил, что с нее довольно и Натали, которая заставляет ее разговаривать через силу, через боль.

Спустя какое-то время я прикрыл глаза. Я не спал, но Мария, наверное, подумала, что сплю. Чмок. Натали снова вынула палец изо рта. Я узнал этот звук — еще бы, столько раз слышал — и приготовился к вопросу:

— Иде Си Дей?

— Я тоже скучаю по нему, солнышко, — прошептала Мария.

Я долго сидел с закрытыми глазами — притворялся спящим. В груди разливалась боль. Словно нож всадили меж ребер, прямо под сердце.

Она могла о собаке говорить. Или о кошке. Почему обязательно о нем?

«Совсем необязательно о нем», — крутилось в голове, кажется, тысячу лет. Постепенно я взял себя в руки. Больше я ничего поделать не мог. Но самый кончик ножа так и застрял под сердцем. С каждым моим вдохом он напоминал о себе.

* * *

Когда мы въехали в Бакерсфилд, я был полумертв от страха. А если бабушки не будет на станции? Я ведь даже не говорил с ней с тех пор, как узнал время прибытия нашего автобуса. А ее номер телефона? Он у меня с собой? А если нет — то дадут ли его в справочной? Или мне придется узнавать сначала номер Делайлы, звонить ей — и только потом бабушке Энни?

Стоило подумать о Делайле, как меня охватило странное чувство. Кажется, полжизни отдал бы, чтобы снова оказаться на ее диванчике, где мне было так уютно и спокойно.

Бабушка Энни нас встретит.

А страх не уходил. Вдруг она окажется человеком, с которым мне и говорить-то не захочется? Вдруг мы не понравимся друг другу — теперь, когда я вырос? Вдруг она только глянет на Натали и скажет: «Ну уж нет. Ты слишком многого от меня требуешь».

Я старался не встречаться взглядом с Марией, чтобы она не увидела, до чего я боюсь. И чтобы самому не видеть страх в ее глазах. Но думаю, мы оба знали, что мы оба трясемся от страха.

Едва автобус свернул к станции, как я увидел на парковке синий грузовичок-пикап с рыжеватыми пятнами грунтовки по всему кузову. До этого момента я ни за что не сказал бы, что бабушка Энни водит синий пикап с замазанными грунтовкой ржавыми пятнами. Но как только его увидел — сразу вспомнил. Хотя вряд ли это был тот же самый пикап. За столько лет бабушка наверняка сменила машину. Просто этот грузовичок напомнил мне тот, прежний.

Мария понесла Натали в туалет в здании автобусной станции. А я нес громадную сумку и рюкзак.

Бабушка нас встречала. Стояла чуть в стороне и следила за каждым, кто выходил из автобуса. Дело в том, что остановка на большой станции — это шанс для всех пассажиров немного размяться, поесть или сходить в туалет. Поэтому выходили все — неважно, ехали они до Бакерсфилда или дальше.

Я смотрел на бабушку Энни и точно знал, что это она: обветренное, загорелое лицо, длинные светлые волосы, почти совсем седые, веселые серые глаза. Я смотрел на нее, а она смотрела мимо меня, на пассажиров, выходящих из автобуса.

Уронив свой багаж, я вскинул руку. Поймал ее взгляд. И наблюдал, как меняется ее лицо. Я бы описал, да только сомневаюсь, что получится. Сначала вроде как сомнение — ну, это понятно. А потом оно сменилось на другое, более глубокое чувство, которое гораздо труднее определить. Пожалуй, это была радость от встречи со мной, смешанная с грустью от того, как долго пришлось ждать этой встречи. Я ж за это время чуть не вдвое вырос, если на то пошло. Я был ходячим свидетельством того, сколько воды утекло с тех пор, как она видела меня в последний раз.

Бабушка побежала ко мне, раскинув руки, и я подхватил ее. Легко. Я вроде не собирался, но ее лицо оказалось на уровне моего плеча, и я, не раздумывая, подхватил ее под мышки, оторвал от земли и прижал к себе. И мы оба рассмеялись.

— Бог ты мой! — ахнула она. — Нет, вы только посмотрите на него! Взрослый мужчина!

Поставив бабулю Энни на ноги, я увидел, что она плачет.

— Бабушка, это Мария.

Она быстро вытерла глаза, вроде застыдилась своих слез, и протянула руку Марии. Несмотря на слезы, она наверняка заметила ребенка на руках у Марии, но ничего не сказала. Вообще ничем себя не выдала — я следил за ее лицом.

— А это — Натали, — добавил я.

— Привет, Мария. Привет, Натали. Очень рада знакомству.