Вьётся нить (Рассказы, повести)

Рядом с Фирой расположилась теперь на скамейке пожилая чета. Широко расставив ноги, оба сжимали тюки между колен и дремали. Мужчина, сидевший бок о бок с Фирой, всей тяжестью своего опавшего тела давил ей на плечо. В нос ударил запах плохо переваренной пищи — то ли капусты, то ли жареного лука. Отодвинуться было некуда. Разве лишь разбудить старика? Не стоит. Все равно. Это ведь ненадолго. Женщины с ребенком уже и след простыл. Такой прелестный ребенок, а Фира забыла о его существовании. И до стариков, примостившихся рядом, ей не было дела. И они уйдут. Но ей от этого вольнее не станет. Да она и сама не задержится здесь. Она здесь временная. Здесь все временные. Нигде временность не осязается так явственно, как на вокзале. Одни появляются, другие исчезают. Как в жизни.

Может, она судит о Яше превратно? Может, он невольно мечтает об уютном, тихом гнезде? Как у Голубкина. Но ведь такую, как жена Виктора, Яша и одного часа не потерпел бы у себя в доме. «А ты в этом уверена?» — с издевкой спросила себя Фира. Вполне возможно, что «новая» именно такая, и он прекрасно будет ее терпеть. Он навострится зарабатывать на ковры, а она будет ему рожать и растить детей в бантах и локонах. Может быть, если бы Фира решилась родить ребенка, все бы вошло в колею. Яша привязался бы к нему, и все бы оставалось на своем месте. Не сидела бы она сейчас на вокзале, чужая всему и всем.

В вагоне, как только поезд тронулся, Фира уснула. И что особенно странно — глубоким, спокойным сном. Но ненадолго. Проснулась она внезапно. Среди ночи. Сон нисколько не освежил ее. Наоборот, появилось ощущение какой-то непоправимой ошибки, совершенной ею. Что-то надо было сделать, чего она не сделала, упустила из виду. «Да, конечно… Не переложила трубу, — вспомнила она. — В комнате холодно. Яша… Как она могла так поступить с Яшей? Бросила его на произвол судьбы…»

Поезд не успел остановиться — где, насколько? — а Фира уже стояла наготове в тамбуре. Она нырнула в темноту и, чуть свыкшись с нею, побрела к единственному тусклому фонарю. Поезд простучал за ее спиной, растворился во мраке. Несколько шагов отделяли ее от продуваемого насквозь вокзальчика, где она в полном одиночестве просидела до утра. Сидела, погруженная в свою беду, и прислушивалась к шуму поездов. Едва ей казалось, что поезд приближается, она подхватывала свой маленький чемодан и выбегала на платформу. Но каждый раз поезд проносился мимо этой заклятой платформы, мимо этого стылого вокзальчика.

Оставалась только надежда на какой-нибудь неторопливый, ни на что не претендующий состав, который, как старая кляча, норовит остановиться где только можно, для которого не существует слишком маленьких станций. Раньше или позже такой ведь должен был появиться.

* * *

Десять лет назад — правда, тогда было лето — она, купив билет в Харьков, осталась в Киеве. Из-за Яши. Это было начало. А теперь… Теперь конец. Снова неиспользованный билет. И снова из-за Яши. Конец? Ну, разумеется, конец. Знак вопроса здесь ни к чему. Пора набраться мужества и поставить точку. Точка заставляет уважать себя. Этот крохотный кружочек нельзя не заметить. Точка — единственный из знаков препинания, который в самом деле предполагает остановку. Благо тому, кого этот знак застанет посреди дороги: отдышись — и шагай дальше. А если впереди тупик? Пиши пропало. Конец… Точка.

К чему обманывать себя? В тридцать три года следует, пожалуй, быть разумнее, чем в двадцать три, не подчиняться вслепую чувству, моментальному импульсу. В ее нынешней ситуации не стоит особенно торопиться. И чего она так рвется домой, где ее никто не ждет?

Десять лет назад ее в Киеве ждал Виктор Голубкин, который на год раньше, чем она, окончил художественное училище. В тот момент, когда училищу предстояло превратиться в институт, она уехала, как было договорено, в Киев.

В училище дружба с Виктором продолжалась несколько лет. Она всегда находила в нем опору. Он был старше ее, и она видела в нем солидного человека, мужчину. Потом пошли письма, согревавшие ее, окутывавшие дурманом. С каким радостным нетерпением отправилась она тогда в путь! Конец одиночеству. Конец сиротству. Она едет к Виктору, к своему будущему мужу, которого, как ей тогда казалось, она любит.

Чуть только поезд замедлил ход, она сразу увидела из окна вагона Виктора. В первое мгновенье она не узнала его лица, хоть округлое и полное, оно казалось поблекшим, а может это была просто бледность, свойственная многим, кто редко выходит на дневной свет. И ростом вроде меньше стал. Да, округляться он начал уже тогда.