Ветувьяр

“Сестрица” бегло оглядела всех сидящих за столом и снова вернулась к Джеррету. Он был готов поклясться, что половина присутствующих вообще не заметила ее вторжения, как сама Ремора не замечала своего любовничка Эйдена.

— Так и знала, что у тебя нет совести! — Обрушилась она на Джеррета, — Вставай! Живо!

Он хотел бы подчиниться, лишь бы не слушать эту истерику и неизбежно последующие за ней тирады, но понял, что если встанет прямо сейчас, то на ногах устоит вряд ли. Нужно было все-таки рассчитывать свои силы — пил Джеррет не больше, чем раньше, но не зря же даже торгаш Лукеллес это заметил: похудел он не то что бы сильно, но все же ощутимо, а значит, и пьянел быстрее, а за подобное Ремора его точно загрызет.

— Да что такое!? — Джеррет попытался собрать последние остатки трезвости.

— А то ты не догадываешься?

Нет же, он давно уже догадался. Точнее, знал наверняка — Реморе от него нужно только одно, и это — Тейвон.

— У меня еще четыре полноправных месяца! — Поднял палец обороняющийся Джеррет, — Может, я хочу пожить в свое удовольствие?

— Ненавижу тебя! — Пылко бросила Ремора. Казалось, она сейчас закипит от злости — обыкновенно бледное лицо буквально горело, волосы были взлохмачены, руки едва не тряслись, — Живо пошел со мной!

Не дожидаясь очередного вялого протеста, “сестрица” схватила Джеррета за руку, не оставив ему никаких путей к отступлению. Пальцы ее были ледяными, но сжимали так крепко, что стало даже страшно — сколько силы таилось в этом хрупком тельце?

Выбора у Джеррета не было, и он все же поднялся, как-то умудрившись даже не качнуться и в последний момент успев схватить свою треуголку, чтобы водрузить ее на голову. Упрямая рука тянула его прочь из теплого, пропахшего вкусной едой и вином зала, прочь от друзей и ненавистного Лукеллеса, в прохладный коридор с гвардейцами вдоль стен, в ликующий город, опьяненный известием о его, адмирала Джеррета Флетчера, — не Тейвона! — победе, и во мрак, куда этому самому победителю придется кануть…

Престон что-то сказал Эйдену, и оба рассмеялись. Уходящий Джеррет шутку уже не слышал.

*

Ремора тащила эту пьяную никчемность за собой, даже брезгуя на него оборачиваться. Честь поганцу делало разве только то, что ему хватило совести не пререкаться еще и здесь, при гвардейцах и прочей мелочи, которая не упустит возможности перемыть кости и адмиралу, и принцессе, и королю.

Добравшись наконец до безлюдного коридора, Ремора остановилась и развернулась к этой морской гадине лицом. Высказать ему хотелось многое, но это терпело, в отличие от королевства, которое в короле как раз нуждалось неотложно.

— Давай, — Принцесса прожигала бесстыжую пьянь глазами.

Джеррет заметно похудел, но жалко его не было — эта зараза с детства громыхала костями, но при этом проявляла такие чудеса силы и выносливости, что на ней можно было пахать. Вот и сейчас щеки у него хоть и провалились, но лицо было бронзовым от загара, какой никогда не получишь в их пасмурных холодных краях. Адмирал даже казался посвежевшим и помолодевшим, глаза блестели, хотя… глаза могли блестеть и от количества выпитого.

— Что “давай”? — Уже не в первый раз прикинулся дураком “братец”.

— Мне нужен Тейвон. Прямо сейчас.

— Что!? Нет!

Ремора была не в том расположении духа, чтобы терпеть его капризы — не раздумывая ни секунды, она влепила Джеррету пощечину и уставилась в хитрющие зеленые глаза, в которых не было ничего родного или даже близкого.

— Давай хотя бы не здесь, — Адмирал с видом обиженного мальчишки потирал ушибленную щеку. Может, было даже хорошо, что он сейчас пьян — иначе так просто она бы не отделалась, — До замка рукой подать…

— А ты стесняешься? — Вздернула бровь Ремора.

— Хочу попрощаться.

Он был неисправим, и на этот раз Ремора отступила. Она и сама понимала, что нужно добраться до замка, до покоев Тейвона, где можно было сесть и поговорить наедине, высказать все то, что накипело, и решить, что делать дальше. К счастью, Джеррет шел быстро, и на месте они оказались уже минут через десять, за которые принцесса успела несколько раз продумать, что скажет брату.

Покои Тейвона по ее приказу тщательно убирали все восемь месяцев, но комнаты все равно успели стать нежилыми, опустевшими. В просторной гостиной с высоким потолком каждый шаг отдавался эхом, даже несмотря на увешанные гобеленами стены и дорогой зиеконский ковер на полу.

Войдя, Ремора прикрыла за собой дверь, повернулась и увидела, что Джеррет уже развалился в кресле, закинув ногу на ногу. Снять треуголку в помещении он тоже не удосужился, зато камзол расстегнул, отчего показался Реморе еще более пьяным и растрепанным.

— Я жду, — Ремора медленно прошла по комнате, не сводя глаз с упрямого негодника.

— Недолго же ты меня терпела… А я надеялся, что ты соскучилась, — Джеррет ухмыльнулся тонкими губами, отчего его длинное лицо сделалось еще хитрее.