Ветви Ихуа

Следующий сюжет: это уже другой зал, менее освещенный, здесь стояла машина, похожая на аэросани, оборудованная то ли винтами, то ли циркулярными пилами. Тот же старик, опершись на нее, смотрел в камеру, улыбаясь. Вот он кивнул и заговорил, видимо, отвечая на вопрос. Новый ракурс: камера приблизилась к тому устройству, что похоже на пилу. Стала видна тонкая спираль, обвивающая диск и покрытая прозрачным материалом. Тут один за другим последовали какие-то чертежи с обозначениями, сделанными на незнакомом языке, но с привычными цифрами. После этого еще несколько слайдов — виды горных склонов, скалы, входы в пещеры. Далее последовали съемки, сделанные то ли в сумерках, то ли с использованием инфракрасной оптики: человек прыгнул со скалы на дерево. Затем другой вид: поверхность горы, вся в зазубринах и валунах, — по ней с неестественной скоростью пронесся чей-то силуэт.

— А это бигемы, — сказала Руна и тут же друг за другом на экране стали появляться и исчезать рыжие бородатые мужские лица — глубоко посаженные злые глаза, выпяченные надбровные дуги, крепкие челюсти. Зубров непроизвольно схватился за подбородок. Как же они все похожи на него!

Он поднялся с кресла и, пересев на кровать, взял Руну за руку.

— Ты рассчитываешь на мою помощь. Я правильно понимаю?

***

Компьютер Руны перехватил и сохранил в себе всю информацию, которую, как она сказала, пытались запихать ей в голову, и позже она смогла с ней частично ознакомиться. Тут была и ее биография, и профессиональные знания, и знакомства с «родными», друзьями и соседями, которых она прежде никогда не видела. С помощью компьютера Руна записала себе в память «язык аборигенов», как она его назвала, это было что-то вроде ускоренного курса. Язык не вошел в глубокие слои подсознания и не достиг уровня рефлексов, чем и объяснялся чуть заметный акцент. На работе она сказала, что первые годы детства жила с родителями в Фотарии, где отец служил военным, и это соответствовало той действительности, которую она должна была исповедовать.

Квартира, в которую она приехала после того, как покинула поликлинику, оказалась маленькой двухкомнатной «хрущевкой». Согласно своей биографии, Флора потеряла родителей три года назад: они разбились в автокатастрофе. «Этот маленький сюжетный поворот сценария облегчил мою участь, — сказала Руна. — Куда хуже было бы приехать в квартиру к живым родителям и играть роль их дочери». Впрочем, в Алгирске жил ее «старший брат», у него была семья и двое мальчишек пяти и семи лет. За эту неделю брат звонил ей дважды. Он настойчиво уговаривал ехать с ними в следующее воскресенье за город, к Марлинскому озеру, каждый раз напоминая Флоре, чтобы она поискала на балконе его старый спиннинг.

Дома в шкафчике она нашла потрепанный фотоальбом со снимками и с изумлением на большинстве из них узнала себя, запечатленную в разном возрасте. Последний снимок был вставлен недавно, на нем она была в сиреневой форме ефрейтора, улыбающаяся, с двумя белоснежными косицами. На других она была с родителями, подружками, в коричневом школьном платье и белом переднике, на утреннике в детском саду, в манежике и даже на ступенях роддома — на руках у счастливого отца.

— Сложно, — призналась Руна. — Нельзя биографию записать в память в таком виде, как есть, иначе произойдет раздвоение личности. Приходится то и дело к компьютеру обращаться, так что хронология спутана. Я всю неделю импровизировала. Впрочем, пока все обходилось. Слушай, объясни, как вышло, что из-за тебя всю милицию в городе на ноги подняли.

Зубров эпизод за эпизодом все рассказал.

— Что это за штуковина была? — спросил он, закончив. — В телевизоре… вроде аэросаней.

— Подземный танк. У него особая пушка… Они из рук в руки передавались, два репортажа, вроде пропаганды… этот и еще один, где лагерь терракотеров взрывают, — но тот я, видно, не записала… Все это изобрел тот старик, которого ты видел. Его звали Велимир, он умер.

— У подземных людей — подземный танк, — сказал Зубров. — Фантастика. Ты считаешь, что я смогу что-то такое припомнить?

— Надеюсь. Хотя без их оборудования полностью стереть программу будет невозможно. Я просто попробую разбудить в тебе твои старые воспоминания. Компьютер доберется до подсознания. Ты был устроен… не слишком сложно, — только не обижайся… Когда в тебя вводили программу «Зубров», личность Сигурда Дзнензеля просто слегка потеснилась. Если процесс восстановления сделать постепенным, столкновение личностей будет малозаметным и минимально травмирует психику. Если же проявить Дзендзеля всего разом, может произойти серьезный конфликт.

— Программа «Зубров», — повторил он задумчиво. — Все, чем являюсь в эту минуту, это она и больше ничего. Абсурд.

— Не знаю, Сиг. Возможно, я говорю с программой, но сегодня она сделала серьезный сбой. Значит, есть еще что-то.

— А тот, кто должен проснуться… он, получается, дикарь? Я что, стану троглодитом?

— Ты способен учиться. Это факт.

— Ага. То есть, ты хочешь, чтобы сначала я стал троглодитом, а потом принялся за учебу?