ВЕЗЕНИЕ, ПРУЛЬНОСТЬ и всякое НЕПОНЯТНОЕ в моей жизни

Там я тоже (как в Туношне) иногда потихоньку отправлялся в самостоятельные походы: скатывался на боку с косогора, но уже реже. Больше лазил по крутому склону Волги, искал всякие окаменелости. Иногда в лес убегал, на вырубке вылавливать ящериц с толстыми желтыми животами, которые должны были потом у меня в банке откладывать яйца. Или проверял, как протекает поедание внутренностей убитой воспитателем гадюки, брошенной потом нами в огромный муравейник. Надо было обязательно не пропустить момент и первому получить ее кожу. И домой привезти!

Главное было самому не потеряться, так как способность к ориентированию в лесу у меня до сих пор так и не проклюнулась. (ВН говорит, что со мной очень хорошо за грибами ходить в незнакомой местности. Если сомнения появляются, куда идти, то нужно только узнать мое мнение, а выслушав его, смело отправляться в противоположном направлении. И обязательно выйдем куда надо! И добавлял, что он только двух таких людей знает – меня и свою жену).

Как помнится, пребывание моё и в этой санаторной школе протекало без каких-то негативных последствий. Там, в целом, было не плохо. Только скучал сильно, особенно когда болел и лежал в изоляторе. Насчет памяти – в процессе письма выскочил кадр: «я, набрав воды из Волги в тюбетейку, пью ее, процеженную, откинув голову». С помощью подручных средств реализую родительскую заповедь – грязную воду ни в коем случае не пить. По крайней мере, от всякой водяной мелочи, такой фильтр точно помогал.

Из этого этапа школьной жизни вспомнился еще стригущий лишай, который я подцепил в первом классе. Долго сидел дома в косыночке на выбритой начисто голове. К веселью всего двора. У них появилась развлекуха: собирались кучкой и кричали – «Девочка Игошка, выгляни в окошко! К тебе Ритка пришла, свое платье принесла»! И выпихивали мою соседку вперед. А та противно так хихикала. Ну, я ей это еще припомнил потом.

Неожиданное падение гипсового бюста какого-то вождя с постамента во время общей праздничной линейки в третьем классе меня не коснулось, хотя он вдребезги разлетелся! Теперь-то это смешно, а тогда вся школа была в панике. Но так как я был в стороне от тумбы, с которой он брякнулся, и тогда в хулиганах не числился, моих родителей даже в школу не вызывали. Забыл вскоре вообще про этот факт, только уже в институте одногруппница напомнила. Она, оказывается, на год младше училась в этой же школе. И ей осколок вождя попал в щеку, чем она очень гордилась. Так нас с Ириной Сальниковой, оказывается, с детства судьба сводила.

Вообще, первые три школьных года я был очень примерным учеником, даже председателем совета отряда и свято верил в пионерские идеалы. Вот только излишняя чувствительность подводила. Хотел на день рождения одноклассницу пригласить, очень она мне нравилась, даже сейчас помню, что ее Галя Лучко звали. Но в школе застеснялся подойти. Ждал, ждал на вершине сугроба после окончания уроков, пока меня самого домой родители не забрали. Как-то я ее пропустил от волнения, весь продрог и, естественно, заболел. Вот вместо дня рождения и провалялся в кровати.

Ну а потом – здравствуй, школа 49, и реальность бытия. Вот там жизнь моя изменилась сильно. И где-то уже в классе шестом, классно-уличный друган Шурка Тарас спас меня от встречи с низко натянутыми проводами, вовремя подбив ноги и опрокинув на спину. Куда-то мы на крышах вагонов ехали в краснодомовской компании. Они меня тогда в первый раз с собой взяли и, по–видимому, от эйфории присутствия и от страха я начал демонстрировать лихость. Подскакивать (может, дурная украинская кровь заиграла?) и что-то выкрикивать ( вряд ли фразу: «кто не скачет – тот москаль».) Ну, и если бы не Шурка, то и превратился бы в скакуна без головы!

Он случайно (к моему большому счастью) оказался моим соседом по парте, когда в четвертый класс я уже пошел в 49-ю школу, которая тогда представлялась на окраине города. Контраст с первой образцовой был чудовищным. Раньше по утрам нас встречала директриса по фамилии Безобразова, заслуженная учительница СССР, гладила по головам и некоторых даже целовала в лобик. А в 49-й, начиная с раздевалки, царил закон улицы.

Бараки и самострой, с одной стороны школы в сторону Которосли, и квартал старых заводских домов (от угла улиц Свободы и Толбухина к заводу топливной аппаратуры) во многом определяли специфику школьного контингента. Особенно своей дурной славой был знаменит этот перенаселенный квартал, здания которого, когда-то красного, а теперь обшарпанного цвета и дали ему название.

В классе на мое удивление «куда я попал?» смеялись и говорили, что мне еще повезло. Вот года два назад в три смены учились, и такое творилось! Но потом, относительно недалеко, но поближе к центру, открыли французскую школу № 42, и всех, кто был получше, туда и перевели. За это оставшиеся в 49-й ученики лупили перешедших при каждом удобном случае (наверно, чтобы альма-матер не забывали!)