ВЕЗЕНИЕ, ПРУЛЬНОСТЬ и всякое НЕПОНЯТНОЕ в моей жизни

Однако, коренная перестройка моего сознания и, соответственно, поведения произошли на удивление быстро. Через полгода я уже требовал у родителей купить мне ватник и фетровые ботинки «прощай молодость», чтобы быть в новой дворовой компании как все! И не выделяться в коллективных вечерних выходах на каток стадиона «Шинник», где, кроме всякого рода забав на льду, проходили разборки разного рода с пацанами из других компаний. Но довольно редко: на краснодомовских мало кто задирался, известность была солидная.

Росту моего авторитета среди пацанов неожиданно способствовала наша поездка с бабушкой в Киев летом после 4 класса. Там жила ее родная сестра Лиза, полненькая разбитная и веселая тетенька, совершенно не похожая на строгую, худощавую и относительно высокую бабушку Лиду. И ее дети с семьями, в общем, вся наша украинская родня, разбросанная по всему городу. Дома бабушка Лиза практически не жила – кочевала по квартирам детей и вместе с оказанием им всяческой помощи устраивала «веселую жизнь!», как сама потом смеялась! На мой вопрос, а что это такое и как будет по- украински она отвечала « та, веселя життя, щоб вона им медом не здавалося!». Но на украинском не любила разговаривать, хотя лихо включала «мову» при контакте, с милиционерами. Например, после пересечения Крещатика в неположенном месте, на которое сама меня и подбила. И очень не любила природных хохлов за жадность и скопидомство. Называла их редкими жлобами и даже нелюдями: «От обжорства лопнут, но с умирающим от голода не поделятся». Видно нелегко ей пришлось в свое время, с двумя детьми и без погибшего мужа. Я её как-то попросил показать мне среди киевских «громодян» таких жлобских обжор, но она сказала, что они все на хуторах сидят и «ховаются».

Ее сын Юрий, «гарний хлопець», после армии женился на дочке академика. Как она прокомментировала этот случай , исключительно для меня на мове: «скочив с грязи в князи»!

Академическая квартира около Крещатика, в которой была даже отдельная комната для бильярда и библиотеки (с полным собранием серии «Библиотека приключений», а также Жюль Верна, Фенимора Купера и иных подростковых авторов, фамилии которых я даже не знал), напоминала мне музей.

Неуютно я там себя чувствовал даже с бабушкой Лизой, которая почему-то звалась Карповна, а не Карловна. Смелости не хватило сразу поинтересоваться, почему?

(А за день до отъезда я все-таки задал бабушке Лизе этот, как мне тогда казалось, неприличный, вопрос. Но ее ответ еще больше запутал ситуацию: «Почему? Да чтобы среди этих хохлов немецким отчеством не светиться. Пидмазала тут одного в паспортном столе – вот он мне буковку-то и подправил. Был Карл, царствие ему небесное, стал Карп. Делов-то!» Это как же понимать: значит, папа моей бабушки, а, значит, и мой прадедушка был немцем? Какой ужас! Подробности этой непонятки потом, уже в Ярославле, выпытывал у своей мамы.)

А Юрина молодая супруга Виктория небрежно продолжала перечислять все сокровища библиотеки. Это было такое порхающее по квартире эфемерное (совершенно не ярославское) создание. Мне она представлялась некой принцессой или феей – обладательницей неисчислимых сокровищ! Кроме книг, у нее были записи первых песен Окуджавы и иных, совсем неизвестных мне еще бардов. Но, к моему расстройству, сам магнитофон (тоже первый раз увидел это чудо в действии) включался очень редко, а на робкие просьбы послушать Булата она странно реагировала: «Давай в другой раз! Надоело.» Как Окуджава может надоесть? В голове не укладывалось. «Та, не обращай внимания, так-то она ничего, не дуже вредная (шкидлива), только не понимает (не разумие ничого) ничего и мявкает много ( мявкает богато)!» – так успокаивала меня и характеризовала ее совершенно неудержимая и независимая на язык бабушка Карповна.

(Это уже потом моя бабушка, мне отдельные слова на украинский переводила, а я их записывал и заучивал. Зачем, не знаю, может чтобы потом в Ярославле блеснуть.)

Гораздо привычнее (даже по тесноте) было проживать у ее дочки, ставшей в последствии моей любимой тетечкой Лилечкой. Уровень их жизни мало отличался от нашей. Детей у нее было двое. Младший, Дима, поразил меня тем, что был так похож на меня на детских фото, что я сразу проникся к нему родственным чувством. Но он был еще мальком в моем понимании: не о чем было с ним гутарить.

А вот с моей троюродной сестренкой общий язык мы нашли очень быстро! Почему-то на несколько дней я был подкинут к ней один, без ридной бабушки, в маленькую домик-избушку на самом верху крутого склона горы. Даже улица Нагорной называлась. Внизу лежал Подол. Во дворе росло старое ореховое дерево, увешанное еще зелеными плодами, а, лазя по склону, можно было запросто найти кисленькие ягодки барбариса. Я такую природу в первый раз увидел и был ею просто ошарашен. Но не только ею. Как уже отметил, на хозяйстве осталась только дочка тети Лили Ненка (Корнелия), которая была не так чтобы и старше меня, но уже гораздо самостоятельней. Девочки вообще взрослеют и умнеют быстрее. Так что меня опекала уже вполне себе барышня.