ВЕЗЕНИЕ, ПРУЛЬНОСТЬ и всякое НЕПОНЯТНОЕ в моей жизни

А настроение, отраженное в стихах, у меня соответствовало моменту. Это было время, когда бывшая аспирантка НН меня познакомила сначала с Андреем Вознесенским, потом с Беллой Ахмадулиной (смеясь, она называла их по книге Ивана Шевцова: Воздвиженский и Капарулина). А потом в другую поэтическую компанию (основой которой была уже Новелла Матвеева и ее прибалтийский супруг Иван Семенович) я уже сам попал.

И совсем выпал из аспирантской жизни. И стипендию за один вечер в Арагви грохнул. Вот потом и поголодал. Но зато Андрей похвалил меня за строчку из моего, еще ярославского, бреда: «А в голове молекулы летают и с шумом ударяются о стенки. Мне жалко их, Свободу им, Свободу – придется дырочку железкой провертеть». Он сказал: «Что-то в этом есть!»

Как я возгордился! Но… показали дорожку, да путь заказали! От того времени у меня в голове намертво осели некоторые из его новых стихов:

Я – двоюродная жена.

У тебя – жена родная!

Я сейчас тебе нужна.

Я тебя не осуждаю.

У тебя и сын и сад.

Ты, обняв меня за шею,

поглядишь на циферблат –

даже пикнуть не посмею.

И так далее. Наизусть помню. Как и строки:

Я – семья. Во мне как в спектре живут семь «я»,

невыносимых, как семь зверей

А самый синий свистит в свирель!

А весной мне снится

что я – восьмой!

Все гениально. Даже хотел строчки: «Я семья, во мне живет семь Я, а весной мне снится, что я восьмой!» эпиграфом к этой серии книг взять. Но нынешний, из Давида Самойлова, во мне победил.

А когда Новелла в полутьме своей жутковатой коммунальной комнатки играла на гитаре и исполняла свои уникальные песни, я просто в них погружался и растворялся. Она была женщина своеобразная, о своей внешности не слишком заботящаяся, но когда начинала напевать свои волшебные стихи – превращалась в красавицу! Слушал – и понятно было, что таких высот мне никогда, никогда не достичь. Долго у меня ее новая книга с дарственной надписью лежала: «Ласточкина школа». Сперли потом из общаги вместе с остальными, не менее памятными.

Вот тогда я ее поэзией просто болел. То же самое я могу сказать и про остальных, которых раньше только по книгам знал. А Андрей Вознесенский моим кумиром еще с посещения его выступления в Риге был. Правда, Белла как-то меньше запомнилась, только своими рассказами про чудесную Грузию. Я понимаю умом, что ее поэзия – это высший класс, но, как и поэзия Бродского (за редким исключением), мимо меня проходила.

Может, и была у меня искринка, но так и затухла. Показали дорожку, да путь заказали! Вот на такой основе и белая проза пошла – в стиле вышеприведенного отрезка.

Шеф, лично вмешавшись, меня из этого загула в поэзию выдернул. Вернул в реальность, четко объяснив, ху их ху! А некоторым еще и выволочку устроил. Чтоб не сбивали неокрепшие души с правильных путей.

Жалко с таких воспоминаний на тему этого раздела уходить, но куда деваться?

А поскольку обрывается мой прозо-стихотворный опус на банкетах, то несколько слов о них. Как пили на кафедральных банкетах! По количеству, почти как в Ярославле, но это были праздники для души! И здесь было неприлично надираться. Прямо по басне Крылова – «пей, да дело разумей!»

По ходу первого из них я и познакомился поближе со своей первой будущей супругой Ольгой. Она делала диплом у моего соседа по лаборатории алжирца Абдынура и запомнилась мне только своим постоянным и беспричинным смехом. Попросила на банкете сесть рядом, так как мало кого знала. Других дипломников и дипломниц на банкете у Нура не было. А когда начались танцы, то, видно, и приглянулась Шефу – ему такие стройненькие брюнетки обычно и нравились. Он подумал, что я имею к ней какое-то отношение, раз рядом сижу, и каждый раз, приглашая барышню на танцы, спрашивал меня:

– Пьешь или танцуешь?

И после моего решительного ответа «Пью!» – наливал стаканчик так граммов на 50. Приходилось пить до дна.

Не знаю, до чего у них дошли разговоры после четвертого танца. Но она, вернувшись очень разволнованной, срочно попросила меня вывести ее отсюда и вообще проводить. Мне кафедральные мужики тут-же начали советовать – не лезть куда не надо. То есть не попадай добровольно в непонятное! Но мне море уже было по колено. А не хрен было меня спаивать!

И потащился я ее провожать, аж в Перово! Обратно (хоть и приглашала остаться и заодно с родителями познакомиться) понесло меня пешком через Измайловский парк, где и заснул на скамейке. Хорошо, что во-первых, еще тепло было, а во-вторых, пока спал украли только деньги и проездной. Аспирантский и библиотечный лежали на скамейке рядышком под брелком с ключом. Воришка с понятиями попался. Или случайный прохожий не устоял перед искушением пьяного обобрать.

Но не дошел тогда до меня этот знак свыше – не связывайся с ней больше! До добра это не доведет.

Но мои опасения насчет негативных последствий на кафедре не оправдались. Шеф про наш уход даже не вспомнил. А, может, и рад был в душе, что все именно так и кончилось.

И потом на нашей свадьбе с супругой присутствовал (конспективно начало своей первой семейной жизни я отобразил, а во второй книге все стальные подробности приведу).