Везунчик Джим

Уэлч оставил грязный ободок на ванной и запотевшее зеркало. После недолгого раздумья Диксон написал: «Пошел однажды мистер Недди со светочем да на медведя», — тут же протер зеркало и стал смотреться. Выглядел он неплохо; куда лучше, чем чувствовал себя. Волосы, правда, торчали, несмотря на интенсивные приглаживания мокрой щеточкой для ногтей. Диксон собирался использовать мыло вместо бриолина, передумал — в прошлом такая практика уже придавала голове Диксона сходство с утиной. Глаза за стеклами очков казались круглее обыкновенного. Впрочем, как всегда, вид у Диксона был на редкость здоровый; он надеялся также, что внушает доверие и симпатию. Ну и хватит с него.

Прежде чем идти звонить, Диксон еще раз осмотрел оскверненное постельное белье. Осмотр не удовлетворил его; было в дырах что-то неестественное, а что, Диксон сказать не мог. Он запер внешнюю дверь ванной, взял лезвие и снова принялся обрабатывать края дыр. На сей раз Диксон окружил дыры зазубринами и ходами. Кое-где порвал ткань вручную. В качестве последнего штриха расположил лезвие перпендикулярно плоскости и поскреб поверху. Отступил, оценил эффект. Так определенно лучше. Теперь ущерб куда как в меньшей степени казался делом человеческих рук и даже на несколько секунд мог быть списан на скоротечное гниение или привал отряда моли. Диксон развернул ковер так, чтобы бритый ожог оказался не то что бы спрятан под стулом, но к стулу приближен. Диксон строил планы по выносу прикроватного столика с последующим выбросом его из автобусного окна по дороге домой, но тут зоны слышимости достиг знакомый голос. Манера исполнения намекала на беззаботность практически птичью. Песня надвигалась как шторм, и вот внешняя дверь ванной начала сотрясаться, а ручка греметь. Певец смолк; сотрясение ручки продолжилось, сопроводилось пинками, которые почти немедленно были заменены глухими ударами чего-то, — вероятно, плеча. Уэлч пошел в ванную, не подумав, что ее успели занять (кстати, что он там забыл?); даже запертая дверь далеко не сразу внушила ему догадку. Испробовав несколько маневров, заменяющих тупое сотрясание ручки, Уэлч снова сосредоточил усилия на тупом сотрясании ручки. Еще несколько инерционных рывков, ударов, плечевых выпадов, блаженное непроизвольное подергивание — и шаги стали удаляться, и хлопнула дальняя дверь.

Диксон вышел из спальни со слезами бессильного гнева, причем ненарочно наступил на бакелитовую кружку — вероятно, кружка с вечера закатилась куда-нибудь, а теперь выкатилась прямо под ноги — и раздавил ее. Внизу Диксон посмотрел на часы. Двадцать минут девятого. Он прошел в гостиную, где Уэлчи держали телефон. Хорошо, что Аткинсон по воскресеньям встает рано и идет за газетами. Диксон успеет его поймать. Он набрал номер.

В следующие двадцать пять минут самое трудное было обуздывать раздражение, не усугубляя мигрень. Телефонная трубка выдавала шепот, подобный шуму морской раковины. Диксон лепился на подлокотнике кожаного кресла и подвергал лицо всем мыслимым метатезам отвращения, дом же тем временем сгущал активность вокруг отдельно взятой гостиной. Кто-то протопал прямо над головой; кто-то прошел по лестнице в комнату, где накрыли завтрак; кто-то с той же целью явился из дальнего крыла; вдали заработал пылесос; на другом фланге наполнили водой ведро; хлопнула дверь; раздалось: «Доброе утро». Вдруг Диксону показалось, что к штурму гостиной готовится целый отряд; он грохнул трубку и выскочил. От сидения на узком и жестком болел копчик; от стискивания телефонной трубки ныла кисть.

Приемы подачи завтрака в доме Уэлчей отсылали довольно далеко в историю — как, впрочем, и образ их мыслей вообще. Еда обнаружилась на буфете; пар заставил Диксона предположить, что задействована панель с подогревом. Количество и разнообразие блюд, в свою очередь, отсылали к тому факту, что миссис Уэлч щедро сдабривает сбережениями мужнину профессорскую ставку. Диксона всегда интересовало, как Уэлч ухитрился жениться на деньгах. Уж точно не благодаря личным достоинствам, истинным или предполагаемым; с другой стороны, превратности Уэлчева ума не оставляли камня на камне от предположения о его корыстности. Вероятно, старикан в свое время мог похвалиться тем, чего сейчас столь однозначно был лишен, а именно даром убеждения. Вопреки опустошительным действиям мигрени и ярости Диксон повеселел, когда стал прикидывать, в чем конкретно нынче утром выражается материальное благополучие четы Уэлч. На пороге столовой и постельное белье, и Маргарет отодвинулись глубоко на задний план.

В столовой была Каллаган наедине с тяжело груженной тарелкой. Диксон поздоровался.

— Доброе утро, — откликнулась Каллаган нейтральным, совершенно невраждебным тоном.

Притворяется, тут же решил Диксон. Безразличием маскирует грубость — может, вчерашнюю, может, будущую. Приятель отца, ювелир, на такой подмене выезжал все пятнадцать лет, что Диксон его помнил, причем его безразличие было помощнее иного выпада. Намеренно усугубляя северный акцент, Диксон сказал:

— Сожалею, что вчера нагрубил вам.