Вглядываясь в грядущее: Книга о Герберте Уэллсе

Уэллс пробыл в «Коммерческой академии Морли» с 1874 по 1880 год — срок по тем временам немалый, — кончил ее в достаточно сознательном возрасте тринадцати лет, и к его суждениям об этой школе стоит прислушаться. Он, конечно, понимал, что учился в школе, весьма похожей на те, какие описывал Диккенс, но всячески старался сохранить объективность и сказать о Морли все хорошее, что только мог. «Коммерческая академия» была, считал он, все-таки лучше недавно учрежденных государственных школ, задача которых состояла в том, чтобы навсегда закрепить «простонародье» на низших ступенях социальной лестницы. Подобные школы, утверждал он, не были на самом деле демократическими. Они предназначались для низших классов, и их выпускники не имели никакой надежды выбиться в люди. А Морли хотя бы готовил хороших клерков. Притом он склонялся к радикализму и республиканизму, и его иногда «прорывало». Прочитав в газете, что парламент опять сделал к свадьбе денежный подарок тому или иному члену королевской семьи, он непременно высказывал в классе свое недовольство и постоянно возмущался излишними тратами на военные нужды. «Не от него ли отчасти я приобрел некоторые свои принципы?» — спрашивал себя Уэллс. К тому же Томас Морли сразу догадался, что маленький Берти — мальчик незаурядный, и выделял его. Конечно, стоило Берти не так взять ручку, и ему тут же, как и другим, доставалось линейкой по пальцам: у мистера Морли были твердые принципы. Но Уэллс, в отличие от прочих детей, никогда не слышал от него оскорблений. И какой-нибудь клички Морли не старался ему придумать…

Уэллс и в самом деле пришел в школу более подготовленный, чем его одногодки. Тут не было бы счастья, да несчастье помогло.

Читать он, как говорилось, научился рано, но мать подсовывала ему «серьезные» книжки — в основном о божественном. Хорошо еще, что среди них оказалась такая замечательная вещь, как «Путь паломника» Джона Беньяна — одно из основополагающих произведений английской прозы. Но по-настоящему он пристрастился к чтению благодаря чистой случайности.

За несколько месяцев до поступления в школу (его приняли в «Коммерческую академию» семи лет и девяти месяцев) Берти играл на крикетной площадке, и его заметил один из почитателей отца, сын владельца гостиницы Белла мистера Саттона. Этот юноша подбежал к мальчику и с криком «А ну скажи, чей ты?!» подбросил его в воздух, но не сумел поймать. Домой его пришлось отнести: он сломал большую берцовую кость. И тут Берти понял, как прекрасна жизнь! Он сразу стал в доме центром внимания. Миссис Саттон, в страшном смущении от промаха сына, заваливала его сластями, фруктами, всевозможными яствами. Кое-что он попробовал тогда первый раз в жизни. Он мог требовать все, что хотел. Но прежде всего потребовал книги!

Выручило существование «Литературного института». Отец ежедневно приносил оттуда по книге. Приносила книги и миссис Саттон. И мальчик читал запоем. Нога начала срастаться неправильно, ее пришлось снова ломать. Но он этого словно бы и не заметил. Чтение теперь поглощало его целиком.

Мир для него необычайно раздвинулся. Он оказался необыкновенно велик и разнообразен. Сколько в нем притягательного и страшного! Посмотреть бы все это! Но хорошо все-таки, что Англия — остров и сюда не могут забрести русские волки или бенгальские тигры!

Работая над автобиографией (ему в это время шло к семидесяти), Уэллс, конечно, не мог точно припомнить те несколько десятков книг, которые он проглотил за время болезни, но в память ему запали «Естественная история» Вуда, какой-то двухтомник по географии, биография герцога Веллингтона, история гражданской войны в США и переплетенные комплекты «Панча» и другого тогдашнего юмористического журнала «Фан». Все это были книги для взрослых, но маленький Берти читал их без труда. Обычное детское чтение — Майн Рид, Фенимор Купер, Дюма — привлекло его уже позже. Ибо серьезные взрослые книги разжигали его воображение ничуть не хуже книг, специально предназначенных для детей. К тому же они давали почву для размышлений. Уэллсу потом даже казалось, что именно в семилетнем возрасте в его сознании смутно забрезжила картина эволюции. Что же касается «Панча» и «Фана», то не от них ли пошли те забавные «рискунки», как он их называл, которыми он сопровождал, а порою и заменял свои письма, оставляя внизу место для одной-двух строчек? Эти два журнала, ко всему прочему, изобиловали политическими карикатурами, и Уэллс впоследствии не сомневался, что именно они начали формировать его политическое сознание.