Via Baltica (сборник)

Той ночью я встал по нужде и заметил, что Даниеле не спит и глядит в потолок, а по ее щеке сползает слеза. Как фасолина. Даниеле! Даниеле! Что случилось, что? – мне даже стало зябко. Я налил ей полстакана настойки, и тут ее прорвало. Сквозь бесконечные всхлипы я разобрал, что существует еще один способ – только проще и безопаснее! – откосить от сраной русятской армии (это были ее слова). Ну какой же, какой, говори скорее! И она сказала: женись на мне. Рожу тебе близнецов – и все. Так и сказала: женись. «А дальше, что дальше, Даниеле?» – спрашивал я. Она уже знала, что дальше. Двух наших мальчиков – почему не девочек? – мы через год-полтора отвозим к ее родне – там рай, понимаешь? – вместе заканчиваем институт, ведь немного осталось, и вместе переезжаем в деревню. Или в какой-нибудь небольшой, миленький городок. Неподалеку. И заживем как люди. Я мог бы и дальше кропать поэмы и драмы, если нравится. Она привела даже несколько ярких примеров. Уверяла, упрашивала, а я не мог выдавить из себя ни слова, настолько был ошарашен. Она говорила вдумчиво, все хорошенько взвесив. Описала мне достойный, человеческий выход. Хотя ни разу не признавалась, что любит меня. Я, кстати, тоже. Это казалось само собой разумеющимся, хотя… Как посмотреть. Захотелось принести себя в жертву? Тогда спасибо, не надо. Или она считала, что о чувствах лучше не заикаться, раз мы столько времени спим под одним одеялом? На мгновение подступил ужас: а может, уже ? Господи. А если родится один ребеночек? Где взять второго? С одним заберут , еще как! Где гарантия, что родится двойня? У Даниеле сестры-двойняшки, а в роду у них шесть таких пар. Ну и что, несерьезно. Но вслух я ничего не сказал. Может, она еще что-нибудь выдумала? Кроме двойняшек? Но Даниеле уставилась в потолок и молчала – ей казалось, что все и так сказано. Прикуривая сигарету от сигареты, я изложил свой вариант: дети нас не спасут. Наоборот, накроется не только моя, но и твоя учеба. Поможет только чахотка. Художник – а я, несмотря на все неудачи, претендовал на многое! – обязан быть не совсем здоровым, увечным, слабым, постоянно простуженным, с диким кашлем, и при том с неизменной сигаретой во рту и чашкой кофе в руке (кофе должен быть черный и густой, как мазут). Дети – это, конечно, неплохо, но и чахоточные заводят детей, кстати, чахотка отнюдь не всегда наследуется. Но дети вечно орут и очень любят болеть. Некоторые умирают в младенчестве, и таких немало! А как я буду писать при детях? Подрастут – и начнут хулиганить, скажешь, нет? Знаешь, где Велючонис – там колония переполнена юными бандитскими дарованиями, мой двоюродный брат им физику преподает, я тебе говорил. Нет, Даниеле, сваргань мне чахотку, нам обоим так будет лучше. И не бойся от меня заразиться, сегодня чахотку лечат в два счета. Я узнавал. У меня даже есть знакомые специалисты. Пенициллин со стрептомицином творят чудеса, и кроме них придумана уйма новых эффективнейших препаратов. Понимаешь, бациллы тоже не дремлют, они ко многому приспособились. Учти, уже опровергнуто мнение, будто чахоточным необходима обильная жирная пища, мы будем скромно питаться, но станем зато много бывать на воздухе, ты ведь так любишь бродить по всяким болотам и перелескам? Я постараюсь не упустить место в тубдиспансере или спецлазарете – эти прекрасные учреждения расположены на Антоколе, в сосновом бору. Там ты могла бы спокойно готовиться к сессиям, ну, что скажешь?

Даниеле только кусала красивые полные губы и молчала. Что она могла ответить на всю эту ерунду? Она хотела двойняшек, а я ей вещал про исправительную колонию! Про открытую-закрытую форму и прочие прелести; только безумец мог наболтать такое! Я и сам не очень-то верил собственным заклинаниям, а ей каково! Она была очень ко мне привязана. И ей хватало крестьянского здравого смысла.

– Знаешь, – она перестала плакать и глядела мимо меня. – Засунь эту чахотку себе в задницу, она у тебя все равно не в порядке!  – Я понял намек, вспыхнул как спичка, но тут же погас.

А Даниеле стала мне объяснять, что любой нормальный мужчина с легкостью выдержит всю эту тягомотину и муштру на военной кафедре – это же не настоящая армия, разве сравнишь? Не тебе одному противно. Другие терпят.