Via Regia

Утром, разбитая от бессонной ночи и той напавшей внезапно слабости, Вера вышла на улицу. Снег растаял, воздух потеплел, как будто приближалась весна – обманчивое ощущение. Холодный ветер дул строго вертикально прямо с неба вниз, завывал в закоулках. Плотные облака плевались редкой водой: что-то капало – не дождь и не снег, просто кто-то небесный будто бы шумно сморкался, и брызги разлетались от его простуженного лица по всему городу. Завернутая в темное пальто, с голыми ногами, Вера стояла и курила свой «чапман браун», зажав тонкую сигарету промеж дрожащих указательным и большим пальцами. Мимо одна за другой проезжали машины, на дороге было активно – от этого ей захотелось скорее прикончить сладкий табак и снова забраться в свое логово. Голова по-прежнему раскалывалась. Прохлада улицы немного привела ее в чувство, а вот сигарета напротив – чуть не вызвала мощный рвотный рефлекс. Выбросив недокуренную в ближайшую урну, Вера еще минут пять понаблюдала за потоком железяк, снующих туда-сюда по мерзкой вековой грязи, и поднялась на тех же ватных ногах домой.

Весь день она сидела за скетчбуком и набрасывала самые разные образы: то это была звездная ночь, чем-то смахивающая на вангоговскую, то драконы, то дерево у здания суда, то окно в белой мастерской, то цветы на рынке, то кружка с недопитым чаем, то завитушки необычной барной стойки, то ловец снов… Все эти детали составляли ее жизнь с ним и с собой, Вера наполнялась ими, переносила их в условной реальный мир, воплощала свои фантазии карандашом на бумаге – так ей даже дышать было проще и куда легче находить смысл в каждой новой, долго тянущейся минуте очередного серого дня.

Снова вплоть до самого вечера она ничего не ела – совсем забыла о том, что это может быть ей необходимо. Ближе к девяти часам начался какой-то парад звонков (это когда больше, чем один). Сначала – Саша:

– Привет-как-дела-как-ты, – отчеканил он будто бы заготовленным тоном. Волнуется, что ли.

– Привет, – слегка грудным, тяжелым голосом и практически откровенно недружелюбно ответила Вера. – Ничего, спасибо.

– Точно все хорошо?

– Да, я немного приболела, – она отсчитывала секунды до того момента, когда он наконец решит положить трубку.

– Могу приехать и привезти лекарства, еду и все, что тебе нужно, – искренне и участливо ответил он.

– Нет, спасибо, все хорошо.

– Ладно… Держи в курсе.

Они попрощались. Ей стало невыносимо совестно за откровенную грубость в отношении этого, между прочим, чуткого и внимательного человека. Но… она не хотела его видеть, не хотела с ним говорить, не хотела принимать его тепло и поддержку. Она и не страдала, не скучала, не печалилась и даже, в общем-то, не болела, потому и не оказалось какой-то сверхнадобности в его присутствии… Нехорошо так думать, конечно, – пользоваться людьми вообще плохая идея.

– Хотя бы честно, – успокаивала Вера себя.

Снова зазвонил телефон. «Ну что такое», – можно, пожалуй, и не брать трубку. Но имя бывшего мужа на экране заставило передумать – правила есть правила: ему звонить разрешалось.

– Алло, привет, – быстро и чуть манерничая начал он. – Слушай, мне нужно срочно поговорить с тобой.

– Привет, что-то случилось? – Вера немного насторожилась: никогда не знаешь чего от него ждать.

– Нет. Да. Я не знаю, я просто… просто хочу выговориться, наверное. Тому, кто меня поймет. Можем встретиться где-нибудь?

– Да, конечно, – они договорились увидеться через час в «Сидрерии».

На этот раз Вера наоборот отчего-то даже радовалась их встрече. Он был единственным во всем ее окружении человеком, перед которым можно было не притворяться – и даже не пытаться: слишком много знает и понимает. Можно было ничего не говорить, никак не выражать чувства, пребывать в своем – ему все равно все известно, а от нее требуется только слушать и быть рядом, говорить время от времени: «Да, я понимаю» или «Нет, не понимаю, и не хочу понимать».

Одевшись максимально просто, чтобы не смущать его, Вера запрыгнула в такси, а когда подъехала – он уже ждал ее внутри, снимал с аккуратно остриженных волос темно-серый незнакомый ей кепи, а с широких плеч – черное, напротив, до боли знакомое, пальто. Под ним – темно-зеленая рубашка в большую клетку. Улыбался так же – полунадменно, тонко, чуть язвительно, вскинув бровь. Но сквозь весь этот искусственный холодный и сухой дым пробивалась еще сильная, не успевшая остыть, но уже тлеющая любовь к ней. Она же – испытала прилив болезненной нежности и вины.

– Ну как ты? – спросил он, повесив ее пуховик и усевшись напротив.

– Хреново, – ответила Вера. Он все с той же понимающий улыбкой смотрел на нее и вдруг тяжелый занавес упал в его огромных глазах.

– Я хотел поговорить с тобой о… семье. Папа не хочет лечиться. Брат не хочет разговаривать с мамой, а его дети… они оба живут со мной. Все постоянно ругаются между собой, срываются, перекладывают друг на друга ответственность, а я оказываюсь посредником в этих… конфликтах. Все время крайний! Меня это раздражает.

Они заказали по пол-литра сидра: он – сухую и кислую Испанию, она – игристую кусачую Нормандию.