Via Regia

– Слушай, ты должен понять, что ты – совсем, на сто процентов отдельный от них человек. Ты не зависишь от них – так ведь было… и тогда, когда мы были вместе… – она не хотела этого говорить, но рвалось само собой изнутри, жгучий стыд накрывал ее – и еще больше потребность сказать правду. – Твоя семья… много сделала, чтобы мы с тобой развелись. Выбери себя уже?! Ты слишком долго служил всем и в конце концов из спасателя превратился в жертву. Выбери себя. Ты достаточно сделал для других.

Задвинув свято-гневную речь, Вера сделала большой глоток. Эти глаза – такие знакомые, такие родные и такие далекие, все понимающие, все знающие… Как ей было жаль его.

– Ты права, – он потупил взгляд, чуть растерявшись. Его броня хрустнула, кусочек надломимся и что-то искренне болезненное приоткрылось – но только на миг. Его рот растянулся в скрывающей неловкие честные чувства улыбкой. – Как всегда, права. Я просто хотел поделиться.

Они разговаривали еще около часа: о близких, о работе, она спросила, как у него «на личном» – смущенно и с нарочитым безразличием он рассказал ей о пассии, с которой ничего не вышло. Вера не делились ничем. «Все нормально, чуть приболела только».

Выпив по второму стакану, они вышли на улицу: шел сильный дождеснег – отдельный вид петербургских осадков. Он вызвал такси на два адреса, и пока они ждали машину, стоя в арке, Вера вдруг осознала, как ей умиротворенно, спокойно сейчас от того, что тоска по прошлому, сожаления – все это отступило куда-то. Ей было легко рядом с ним, и она знала – будет еще легче, когда она, попрощавшись, выйдет из такси. Двери авто проглотили их, через 15 минут они были уже у парадной на Восстания:

– Спасибо, что выслушала меня.

– Ты знаешь, что я всегда с радостью.

Он быстро обнял ее, чмокнул в макушку. Открывая тяжелую резную дверь, Вера думала о том, что он, наверное, сейчас поедет и напьется.

6

…они стоят на Фонтанке, чуть правее того места, где на беспокойную дорогу, бегущую вдоль набережной, выливается скудный поток с Графского. По воде белыми бумажными корабликами плывут пароходы со смешными названиями, солнце обрушивается бесконечными лучами на поверхность реки и разбивается о нее вдребезги – блеск слепит глаза, освещает Аничков мост, гранит под ногами, тусклые цветные фасады, заодно бесстыдно заливаясь под футболки и платья невидимых прохожих.

В руках – остывший кофе, в глазах – тревога, боль и неудержимая нежность. Они смотрят на воду, сжимая то плотный картон стаканов, то металлическое ограждение, от которого ладони потом будут пахнуть честной сухой сталью. Он облокотился на локти и молчал, погруженный в свои мысли. Она, забыв о собственных печалях, взглянула на него – и не отвела глаз.

– Поделись, если хочешь, – она коснулась его сильного предплечья, и словно ток пробежал по двум телам, пронзив и отделив от плоти какую-то возвышенную душу.

Он повернулся к ней – Вера снова потерялась в его глазах, как в немного пасмурном сентябрьском лесу. Чуть вынужденно, чуть нехотя, но с мягкой улыбкой он начал говорить. Грустно? Да нет, не грустно, просто лавиной нависло над ним это дорогостоящее лечение очередного маминого хахаля – и сколько бы они не делили пополам, ему доставалось в оплату совсем не та же самая половина, что пациенту. Вся эта вынужденность, вымученность могла бы решиться одним лишь желанием сделать доброе дело, но – кается – и намека на что-то подобное в нем и не было. И быть не могло. У него есть мечта, его ждет холодное величие Степанцминды или обезумевшая от счастья лазурь Босфора – и теперь, из-за непонятных, откровенно говоря, никому обстоятельств все отодвигается на неизвестный срок… Впрочем, нечего жаловаться и сетовать – он знает, так нужно, значит, кто-то так завернул новый виток на полотне его жизни – пускай. Его к нему придет, он верит.

– Но это совсем не значит, что ты не должен чувствовать боль и обиду, – проговорила Вера. Ей сложно было подбирать слова. Его присутствие порой вводило ее в сладостный ступор.

– Пожалуй, да, – его лицо смягчилось, вены на ладонях спрятались под смуглую кожу, а оттенок взгляда, как прожектор, из тревожного изумрудного сентября вернулся в тепло-зеленый май. – Спасибо тебе за то, что выслушала.

Она обняла его за талию и долго оставалась так, прислонив ухо к бьющемуся под шквалом мускулов сердцу. Замерла, но дышала спокойно, глубоко, ощущая одно – вот бы всегда быть здесь. Маленьким клубком на его груди. Ее ладонь медленно двигалась туда-сюда по его спине. Он зарыл лицо в ее волосы. Тепло, сочащееся из нее, проникало в его собственную глубину, опускалось на каждой артерии и обволакивало мысли. Вот бы всегда быть здесь.

…Вера проснулась от дикого холода, который словно бы забирался под кожу, окутывал кости, отбивал чечетку на зубах. Она поплотнее закуталась в одеяло, но это не помогло – дрожь мерно покрывала все тело. «Горячая ванна должна помочь», – промелькнула в ее голове мысль, но тут же улетучилась. Вера почувствовала, как встает, делает пару шагов и снова падает – в сон.