Via Regia

Она попыталась осмыслить произошедшее: хотела уйти в свои сны навсегда. До неимоверного глупо. Ведь если бы все получилось, Вера бы напротив – навсегда попрощалась бы с ними. Как нелогично… Откуда это пришло? С чего она вдруг решила, что… уснет и перейдет в этот свой ласковый мир вытесненного бессознательного? Она никак не могла понять собственной логики, однако, вспоминая тот момент, когда закидывала в себя по пять-семь таблеток, отмечала, что… будто бы и не думала ни о чем, ничего не осознавала, не хотела осознавать. Где-то на задворках церебрума бродила, конечно, мысль о том, что «будь что будет», что она может умереть и вовсе не проснуться больше. А какая-то надменная игра, какое-то неоформленное, но контролируемое дребезжащее безумие вкрадчиво твердило ей прямо на ухо: «Закончишь здесь, и что же, не думаешь же ты, что больше ничего нет – окажется ровно там, где мечтаешь, ты же сама определяешь это место и состояние; так дай ему дорогу, открой эту дверь…» Она не сумасшедшая. Потерянная, упавшая, споткнувшаяся, закопавшаяся, утратившая – возможно, но – не сумасшедшая. Она знала, что делала… Защипало в глазах и заныло в ложбинке посередине груди. Ей стало очень жаль… себя, свою жизнь, своих родителей, Камиллу, свой дом, свои рисунки. Как и зачем она могла позволить себе так поступить? Впрочем, это ее решение и только ей принадлежал этот выбор – да и кому еще она могла предложить его? Она оказалась совсем одна на этом пути – и некого было винить: так долго и с завидным рвением пряталась в свою дурманящую раковину.

А как же он?.. Зеленоглазый из снов? Ее друг, ее муж, ее любовник, ее путешественник, ее соратник по звездам и горным подъемам, ее винодел – где он, со своей укулеле и чашкой чая, в зеленых шортах и с улыбкой, тонувшей в густой бороде? Этот… феномен Вера пока не готова была осмыслять – он казался теперь просто долгим приятным сном, и ей было непонятно, как могла она в него направить всю свою энергию. Хотя колкое и едва уловимое ощущение глубокого, полного счастья все еще витало рядом с воспоминаниями о размытом образе. Счастье… его как будто можно бы поймать, да только никак не выходит отчего-то. Снова что-то заскребло в горле.

Неужели она – такое ничто, что идентифицировала свою жизнь со всем тем лишь, что видела во снах? Кажется, так и есть… Вернее, так и – стало. Сжалась в комочек. Ей было очень стыдно перед собой и небом за все это. Она прекрасно понимала, что самобичевание тут ничем не поможет… Зато жгучий катарсис – вполне. Ей стало чуть легче дышать. Она спасена ведь, кажется. Интересно только кем.

За своими размышлениями она и не заметила, как неприглядный пейзаж в зарешеченном окне отключила темнота. В палате зажегся острый и резкий бело-электрический свет.

Есть вечером Вера тоже не стала – из алюминиевой миски, которая, кажется, когда-то принадлежала чьему-то не очень верному псу, несло кислым и чуть протухшим рассолом. После ужина пришла медсестра – полная невысокая женщина с добрыми и печальными глазами. Поставила кому нужно было капельницы – Вере тоже досталась. Женщину закидали вопросами: «Что-нибудь известно?», «Когда меня выпустят?», «Могут завтра прийти родственники?», «Где врач?!»… Она вздохнула, выпрямилась, оглядела всех и с искренней грустью проговорила: «Я совсем ничего не знаю, девочки. Завтра до полудня придет доктор и все каждой расскажет. Родственников пустят – часы посещения с двух до четырех. Отдыхайте, голубушки». Нежно улыбнулась и, повернув ключ в двери-решетке, ушла. Вера заметила, что рукавом медсестра вытерла уголок правого глаза.

Когда все соседки нашептались, улеглись и уснули, Вера почувствовала внутри не совсем уместный прилив бодрости – слабость наконец чуть отошла. Вместо рекомендованного отдыха и сна она тихо начала качать пресс прямо на кровати, потом, впервые встав с нее, босиком и совсем неслышно стала приседать, делать выпады и по-всякому разминать свои затекшие конечности. Такой живой Вера не чувствовала себя давно – хоть головокружение еще довольно мощно сопровождало каждый ее вздох. Проснулся голод – костлявой холодной рукой сжал ее пищевод и желудок. Еды не было. Вера выпила немного воды, которой с ней поделилась Нина, и легла на кушетку.

Она не успела и глаз сомкнуть, как услышала громкие крики и смех, они сменяли друг друга, перетекали друг в друга и точно друг другу мешали. Из заветного коридора, куда хотела попасть каждая «заключенная» Вериной палаты и куда никого не выпускали, доносилось: «Я фея! Я волшебная фея! Я уже умерла, да? Уже на небесах?»