Via Regia

Вера лежала и молилась, чтобы это чудо не привели к ним в палату – веселья тут и без фей достаточно. Но случилось именно это: только отперли клетку, как в нее буквально влетела новая пациентка – в одном белье, очень спортивного, но худощавого телосложения, с короткой стрижкой и огромными глазами-колодцами. Включив мерзкий свет, две молодые медсестры усадили девушку на кровать. Она все спрашивала, умерла ли уже. Иногда эти мучительные вопросы перемежались отчаянными просьбами дать ей попить, хныканьем о том, что ей очень холодно и что сильно хочется поспать. Сия веселая компания перебудила палату – все всполошились, заговорили разом. Медсестры строго-настрого запретили укрывать пациентку, давать ей одежду, воду или еду, разрешать ложиться; быстрым умелым движением поставили ей укол в ягодицу и были таковы. Соседки разговаривали с новоприбывшей, Вера же наблюдала – ей было нестерпимо жаль девушку. Послышался недовольный голос: «Да дайте ей поспать! И вода есть, если нужно! Пусть только замолчит»… И тут же кто-то из «опытных» осадил, заявив, что если «фея» уснет, попьет воды, поест или оденется, у нее поднимется температура и ее организм рискует не выдержать – «фея ваша» попросту умрет от передоза. Вера сидела как вкопанная – она не знала этого, и вообще прежде не видела столько наркоманов одновременно, но все, что разрасталось в этот момент в ее душе, было отнюдь не отвращением или раздражением – она захотела помочь девушке, поделиться с ней своей вновь обретенной жизнью.

Вскоре переполошенные соседки успокоились и улеглись, а Вера осталась болтать с «феей» – она понимала, что, возможно, это вопрос жизни и смерти, да и уснуть теперь вряд ли смогла бы. Вера еще не осознавала до конца того факта, что сама нуждалась в общении после пережитого и стольких недель добровольного заточения. Девушка же и вовсе была не в себе и несла какую-то чушь – впрочем, Ясперсу и Хайдеггеру ее измышления пришлись бы по душе. Долгий диалог ни о чем, вращающийся от все вновь и вновь повторяющегося вопроса «Я уже умерла?» до ответа «Нет, ты живая, а впрочем, мы все тут давно померли», истерических смешков и содроганий вымерзших голубатоватых конечностей, в конце концов закончился. Вера отдала «фее» свой пододеяльник, которым укрывалась вместо одеяла, – девушка замоталась в него, словно в умиротворяющий кокон. Пододеяльник, выплеск энергии и разговоры с Верой ее успокоили, но не усыпили: она замолкла, облокотилась на стену и смотрела куда-то вдаль – то, что она видела, Вера вряд ли когда-либо смогла бы узреть.

Под утро пришли санитарки, спросили, как дела, и сказали, что «фее» уже можно лечь спать и укрыться потеплее. Правда, и одеяла у нее на кровати почему-то не оказалось, одежду ей не дали, воду – тоже. Вера вздохнула и протянула «фее» также свой легкий свитер и колючий плед. Великой благотворительницей себя отнюдь не ощущала – ей было совсем не холодно: белого лонгслива и серых пижамных брюк, тайну появления на ней которых еще предстоит выяснить, Вере было вполне достаточно. В конце концов «фея» уснула – Вера тоже, чуть позже. Немного только полежала, пораженная тем, что творится вокруг нее.

Уже на следующий день «фея» стала ее лучшей тут «подружкой»: перед завтраком она рассказала Вере о том, что у нее есть дочка, что любовник склоняет ее долбить мет, что в юношестве занималась атлетикой, а сейчас работает старшей горничной в отеле. Девушка очень переживала о том, что не может завтра выйти на смену.

Наговорившись вдоволь обе – Вера и «фея» – крепко уснули вплоть до обеда: бессонная ночь дала о себе знать. Засыпая, Вера внезапно осознала, что все время, пока она валяется в отделении – казалось, это длится вечность, а не два дня – она не успевает и думать о тех своих снах, том ее глазастом призраке. Как будто жизнь – вот эта, в состоянии бодрствования – жизнь неприглядная и даже в чем-то омерзительная, вдруг оказалась такой реальной, такой ценной, такой хрупкой. Впрочем, она помнила ту спокойную радость, которой накрывало ее при его «появлении», помнила, как чувствовала себя словно деталь пазла на том самом месте. Но после такой шоковой терапии, которую она сама над собой провернула, все это осталось просто теплым воспоминанием, немного меланхоличным, но светлым. Вера чуть печально и смиренно улыбнулась себе. Умиротворенный сон без образов и впечатлений забрал ее всего на час, а потом отпустил – без возражений и дурманящих попыток завладеть чувствами.

3

Обед в очередной раз оказался практически непригодным к потреблению внутрь – несмотря на довольно агрессивный голод, Вера не смогла запихнуть в себя скверно пахнущий суп. Лежала и листала журнал, которым с ней поделилась Нина. Двери лязгнули и впервые на ее памяти открылись: приехали родственники. Легкое, чуть колкое ожидание шевельнулось в Вере – вдруг… Но она тут же его подавила: никакого вдруг – никто к ней не приедет. Да, наверное, никто и не знает, что она тут. «Ну и ладно», – подумала Вера и свободной от катетера рукой перевернула страницу «гламура». Какой же все-таки бред пишут…