Вячик Слонимиров и его путешествие в непонятное

— Физкульт-привет! — не зная, как надо правильно обратиться к товарищам, окликнул их Вячик, на всякий случай издалека и не то чтобы особенно громко. На его возглас, впрочем, ни один из сидящих не отреагировал, даже не поднял глаз, а «особист», продолжая сидеть лицом к Вячику, в буденновском френче, даже и не сморгнул. Его неуставной головной убор стал сползать и, достигнув критической точки, соскользнул с головы. Присмотревшись, Вячик заметил у «особиста», там, где была тюбетейка, розовую, как у кукол, деревянную голову с аккуратно спиленным верхом. Видимо, тут поработал неплохой театральный художник. На затылке у «особиста» оказалась, видимо лобзиком выпиленная, дырка сантиметра три-четыре в диаметре.

В тот же миг открылось окошко часов, и оттуда, вместо птички, появилась на этот раз натуральная человеческая голова: «Hello again! — с каким-то неуместным пионерским задором произнесла голова. — Извините, это я решил вас развеселить, чтобы вы не сердились!»

Голос принадлежал Сарафанову. Это он и был. Невыразительное лицо без особых примет не соответствовало звонкому голосу. Лет ему не могло быть более сорока. Выпуклые глаза навыкате и отсутствие подбородка делали его похожим на рыбу хариус. Типичный шизоид, командир, стало быть, всего этого хозяйства. Вячик отодвинул деревянного особиста и присел к шахматному столу. Этот чокнутый продолжает свою идиотскую феерию. Но, кроме него, тут, похоже, никого нет, значит, придется договариваться. Ни упрекнуть, ни тем более как следует покошмарить Сарафанова у него просто не было ни моральных, ни физических сил.

— Осмотрелись? Вот и славно, — тем временем говорил Сарафанов. — Могу сообщить, что здесь все экспонаты подлинные и расставлены в особом порядке. Тут раньше устраивались представления с музыкой и стриптизом. Обратите внимание и на часы. Они здесь самые точные. Знаете, какие часы показывают правильное время два раза в сутки? Вот именно!

Вячик посмотрел на циферблат. Стрелки поворачивались одновременно. При этом они не были соединены между собой, но в своем вращении подчинялись одному ритму. Цифры располагались не в обычном порядке, а как бы в зеркальном отражении, когда единица располагается слева от двенадцати, еще левее двойка, тройка и так далее, так что стрелки, хотя и двигались, совершенно ничего не показывали.

— Это просто наглядная демонстрация того, что времени в обычном понимании тут не существует, впрочем, как и пространства. — Сарафанов искоса, все еще с некоторой опаской посматривал на Вячика. Откуда-то издалека донеслось громыхание. — Мне еще не все пространство удалось организовать, как хотелось, — неожиданно закончил Сарафанов, — хронически не хватает обстоятельности.

Вячику показалось, что собеседник вроде бы проглотил половину фразы.

— Послушайте, Сарафанов, к чему весь этот балаган: скелет, чучела военных? Я уважаю странности и понимаю, что вы — человек неординарный, но вменяемый, ведь вменяемый, правда? Вы можете объяснить, что все это значит? И потом, я, конечно, дико извиняюсь, не найдется ли у вас хоть чего-нибудь выпить?

— Ни слова больше! — Сарафанов был рад, что его гость, кажется, сменил гнев на милость. — Пожалуйста. Хотя сам я к этому делу равнодушен, но понимаю, что человеку в вашем положении сложно привыкнуть к мысли, что придется остаться тут навсегда, и не опохмелиться. Это естественно, тем более вы вчера позволили себе, что отчасти и стало причиной…

— Умоляю, плиз! — прервал его Вячик, готовый, в принципе, стать на колени и ударить лбом прямо в грязноватую половицу. К счастью, этого не потребовалось.

— Извините, заболтался! — Сарафанов хлопотал, сама предупредительность. Там, на вашей половине, должна быть кладовочка, если, конечно, там все осталось по-прежнему, в этой кладовочке должно быть одно славное старинное винцо. Я хотел предложить, но вы заругались и убежали. Кладовочка располагается…

Через полминуты Вячик уже выковыривал замысловатую пробку из заплесневевшей бутыли, и еще через минуту припал губами к спасительному источнику.

— Довожу до вашего сведения, это то самое вино, которым дон Антонио Сальери угощал маэстро Амадеуса в день смерти последнего…

Впрочем, Вячик даже и не поперхнулся, не оторвался губами от горлышка, глоток за глотком втягивая маслянистую жидкость, верный признак доброго старинного напитка, держа бутыль кверху донышком и запрокинув голову, — поза, известная в кругах люмпен-богемы как «сыграть горниста», не реагировал, только жадно глотал, проливая и разбрызгивая вино.

— Возьмите хотя бы стакан, — без осуждения посоветовал Сарафанов.

5