Присмотревшись к нему, убедился, что первое впечатление обманчиво. То, как он ставил ноги, как держал корпус всегда вполоборота к своему противнику, как покачивал оружием — крепко, но не стиснув изо всех сил, что вскоре вызовет усталость кисти. Опасный противник. Очень опасный.
— Пожелаем удачи участникам! И-и-и-и-и да прольется кровь!!!
Толпа заревела и затопала ногами. Натуральное землетрясение.
Ни один из двух запертых в клетке не стал сразу кидаться в бой. Оба лишь начали медленно обходить по кругу, изучая друг друга. Мааташ держал меч на плече, готовый в любой момент блокировать или атаковать. Зирранок же отвёл руку назад, пряча кинжал и приседая.
Словно сговорившись, оба замерли одновременно. Рванули навстречу, разгоняясь всё быстрее. Звон стали, брызги крови на покрытой плитами арене. Табакси отступил, прижимая руку к распоротому боку. Не слишком глубоко, чтобы заставить внутренности лезть наружу, но достаточно болезненно, и потеря крови ослабит его рано или поздно.
Глаза почти не уследили за движением кенку. Тот скользнул под пронесшимся в горизонтальном взмахе мечом и чиркнул тигра по корпусу, чтобы тут же разорвать дистанцию.
Мааташ зарычал во всю мочь лёгких и атаковал первым. Один взмах. Второй. Третий Коготь неизвестного мне синдиката уходил от них играючи, всегда оказываясь на шаг дальше.
Подпрыгнул высоко вверх, на мгновение исчезнув из поля зрения врага, и пока Мааташ ловил его глазами, приземлился позади оппонента, взрезав ноги табакси крест-накрест. Зирранок не сражался. Он развлекался. Ещё столкновение. Снова несмертельные, но болезненные и обидные порезы.
Тигр терял кровь слишком быстро. Оранжевый мех окрасила красная плёнка. На губах пузырились кровавые пузыри. Ещё одно столкновение, и все закончится. Похоже, и он это понял.
Мааташ по дуге подбежал к разбойнику. Посылая удар наискосок, доворачивая корпус и открывая его.
Его рука сомкнулась на запястье Третьего Когтя, не давая вытащить кинжал. Мааташ с силой дёрнул кенку за руку на себя, ещё сильнее сокращая дистанцию. Колено табакси вошло в тощий живот ворона, подбрасывая его в воздух, заставляя выплюнуть воздух и лёгкие вместе с ним. Свист двуручного меча, и на каменные плиты арены свалилось уже мёртвое тело, разрубленное наискосок на две части. Голова с рукой отдельно. Тело отдельно. Фонтан крови, брызнувший из убитого, долетел аж до передних рядов, но те лишь заорали ещё громче.
Табакси, выдохшийся в последней атаке, упал на колени, зажимая обеими руками раны.
— Вот это отыгрыш, уважаемые гости! Потрясающая победа! Думаю, мы все можем запомнить урок из произошедшего. Как там говорят, мохноногие хоббиты? Цыплят по осени считают?
Конферансье заливисто засмеялся, рассматривая труп кенку. Мааташа практически волоком вытаскивали с арены.
Интендант всё так же стоял один. В окружении народа, но молча, ни с кем не общаясь. Пока я изучал его окружение, распорядитель уже успел объявить новую пару. Следующий поединок должен был пройти в формате два на два. Тифлинг-лучник с отломанным рогом и безоружный орк против тролля с двуручным молотом, да наг с посохом. Все игроки. Классы, к сожалению, не видно, но примерно догадаться получилось по оружию. Охотник, монах, берсерк и какая-то волшебница, соответственно. Быть может чернокнижница или жрица.
Одним глазом следя за боем, я видел, как колыхнулась толпа зрителей, которые полностью сфокусировались на происходящем на арене. Словно акулий плавник возник среди них, что взрезал водную гладь. Публика подалась назад и расступилась. Причем сделали это неосознанно. И там, где отхлынули посетители, ступал дроу[9].
Всё в его образе навевало слово «чрезмерно». Доспехи казались чрезмерно стилизованными: паутина и пауки покрывали пластины из варёной кожи сплошным слоем. Даже цвет — какой-то выцветший серый, он не давал ни маскировки, ни иных преимуществ.
Внешность — чрезмерно утончённая и перегруженная одновременно. Чего стоила только причёска: с одной стороны, фривольная, будто небрежно заплетённая косичка, с другой стороны, свободно падающие волосы, закрывающие часть лица и сзади высокий хвост, собранный заколкой. Если это не запущенная самовлюбленность и он не тратил по часу на сборы, я — балерина Большого театра.
Вдобавок глаза дроу. Лавандовые. Это слово могла бы использовать восторженная девочка-поэтесса для описания радужки эльфа, но мне почему-то на ум пришли ядовитые лягушки Амазонки. Они всегда ярким кислотным оттенком предупреждали окружающих, что их лучше не жрать и даже не касаться.