Вятская тетрадь

— Вульгарно! — сказали физики. — Наука и печка!

Но в этом месте им уже не похлопали.

— Алгебра и гармония, — стали мы говорить, но физики пустили в ход домашнюю заготовку. Именно мой соперник встал и прочел стихотворение Пастернака, которое, стреляйте, я три дня назад обозначил закладкой в Элизиной книге. Может, впрочем, совпадение.

— И что это доказывает?

— А то, что вся ваша лирика достижима для нас, а наши формулы — для вас недоступны. Мы — элита, а ваша литература для нас обслуга.

— Ребята, отвечайте, — выскочил кто-то из наших девчонок с верхних рядов.

И опять снисходительные переглядывания и усмешечки физиков.

— Вы скажете, — стали мы наступать, — что мы ничего не понимаем в ваших сложных контурах, в обработке, например, звукового сигнала, так? Не отвечайте, мы ответим сами: да, не понимаем! И не хотим понимать, то есть, может, и захотим, то быстро поймем, подумаешь, бином Ньютона, но это вы обслуга — уж вы, будьте добры, сделайте так, чтоб была качественной запись Чайковского и Бетховена, чтоб пластинки служили без износа, чтоб звук воспроизводился один к одному, как задумал композитор, а уж мы послушаем, да еще пожалеем, что звуки эти вам недоступны и вам безразлично, по каким звукам настраивать ваши приборы. И что за маниакальность (знали мы, чем громить, знали), что за маниакальность к точности, что за преступная страсть все объяснить. Откуда все? — задали мы вопрос, заданный в давнюю нашу поездку Мишке.

— Болтать вы только умеете с вашей литературой.

— Тогда что же есть общественное мнение? — спросили мы. — И что есть атомная бомба?

— Ну, есть несколько версий, — бодро начали они.

— То-то! И ни одна не подходит. Легче говорить об образовании Земли, а откуда Вселенная? Был день творения?

Захлопали нам, но недоуменно.

— При чем тут лирика? — спросили физматовцы.

— То есть вы хотите сказать, что это не наше дело — физика, то есть, видите, мы вам даже слова суфлируем. Ну ладно, оставим физику. Нас вот бабушки учили (у нас тоже были домашние заготовки), как вы к бабушкам относитесь? При чем тут бабушки, скажете? Скажете? Ну не пустите же вы бабушек к лазеру и в барокамеру. И дедушек не пустите.

— Отстаньте вы с вашими Аринами Родионовнами.

— То есть наше дело — человек, а ваше наука? А наука для кого? Естественно, для человека. Так? А если вам не нужны старики, значит, они лишние. А это уже фашизм. — Вот куда мы блистательно вывели, рассчитав ход заранее.

— Ну, знаете, — физики чуть драться не полезли.

— Знаем. Но только ответьте: будут космонавты стариками? Опять же отвечаем за вас: будут. Это ведь только в научной фантастике все с каменными мышцами да молодыми извилинами. Будете вы жалеть космонавтов-стариков, экстремальный случай, будете? Будете, если их будет сто — двести — триста, а если будут города в космосе и сирень там зацветет, хватит вашего качества на количество? Или опять ставка на элиту? И детей этому будете учить?

Они справедливо не совсем поняли, но обиделись, ибо мы вовсе не соглашались ни в чем уступать первенства, тогда как им оно казалось безусловным. Технократы, конечно, выросли из них.

Поглядывая на Элизу, я видел ее напряженную заинтересованность в исходе поединка. Но уже вначале стало ясно, что ни они, ни мы не уступим, что будем считать свою профессию важнее, и призыв организаторов «пересаживаться по мере убеждений со своих стульев на стулья противоположной команды» остался неподхваченным. Физик, прочитавший Пастернака, получил записку. Прочтя, могу присягнуть, кивнул в сторону Элизы. Вскоре она ушла, и я получил записку. «Прости, разболелась голова, ты держишься молодцом. Только не надо так волноваться. Утром позвони. Э».

Как поется в популярной частушке: «В клубе жулика судили, судьи все ушли в совет, а девчата вдруг спросили: танцы будут или нет?» Так и у нас все кончилось танцами. Я не танцевал. Мрачный, как обманутый муж на маскараде, стоял я в нише окна, одним своим видом исключая возможность приглашения на дамский вальс. Тогда у меня постоянно в голове вращались три сюжета фантастических рассказов, подстегнутые данным диспутом. Закончу эту главу кратким пересказом их содержания.

Первый. Лампочки, которые распространяют не свет, а темноту. Огромные пространства, над которыми не заходит солнце, но в наказание над какой-то частью территории ввинчивают лампочки, от которых происходит темнота. И не смеют выйти за темный круг под абажуром. Так как страдают все — виноват обычно один, то тут нет карательных мер, придумано так, что сами, попавшие в темноту, головой виновного разбивают лампочку — и снова светло.