Вяземский

Многолетние хлопоты наконец-то увенчались успехом. Еще в 1815-м Вяземский намекал Тургеневу, что неплохо было бы служить именно под началом Новосильцева… При нем десять лет назад начинал карьеру и сам Тургенев; он способствовал помещению Вяземского в гимназию при Педагогическом институте… И вот Эолова Арфа постарался: поговорил с Новосильцевым в нужный момент, тот замолвил слово государю, который отозвался о князе с похвалой. 13 сентября Вяземский был уволен из Межевой канцелярии, где все еще числился.

Долгожданная весть его и обрадовала, и чуть ли не огорчила. Тургенев так долго кормил его обещаниями, что чувства и те притупились. Ждал, ждал нового назначения… получил его… И что же? Придется оставить друзей, Москву, Остафьево, «Арзамас», любимые привычки… Перелезть из домашнего халата в мундир. Уехать в Польшу. Кто знает, что его там ждет? В какую-то минуту он почувствовал неуверенность и даже что-то похожее на жалость к самому себе. Ему двадцать шесть, друзьям и того больше — праздника трехлетней давности не вернешь… Неужели кончалась беспечная молодость?..

И ты, халат! товарищ лучший мой,
Прости! тебя неверный друг покинет.
Теснясь в рядах прислужников властей,
Иду тропой заманчивых сетей.
Что ждет меня в пути, где под туманом
Свет истины не различишь с обманом?
Куда, слепец, неопытный слепец,
Я набреду? Где странствию конец?

Под «Прощанием с халатом» дата — 21 сентября 1817 года, Остафьево. Как и все новые стихи, он отослал его на рецензию Тургеневу: «Тебе, одному из виновников… размолвки моей с халатом посылаю прощание мое с ним. Желаю стихам моим счастья при тебе и арзамасском ареопаге». 2 октября на прощальном собрании «Арзамаса» Тургенев прочел «Прощание с халатом» вслух, оно понравилось всем. Вяземский думал отдать эти стихи в арзамасский журнал.

9 октября в составе императорской свиты в Москву приехал Жуковский. Он недавно вступил в должность учителя русского языка невесты великого князя Николая, принцессы Фредерики Луизы Шарлотты Прусской. Придворная жизнь закрутила его. Но Жуковский непременно выкраивал два-три дня на неделе, чтобы повидаться с Вяземским. 18 октября друзья провели в Остафьеве. Жуковский рассказал, что «Арзамаса» в Петербурге уже почти нет. Служебные заботы разбрасывали арзамасцев по свету: Дашкова — в Константинополь, Блудова — в Лондон, Полетику — в Вашингтон, Орлова — в Киев; Батюшков через Северина пытался устроиться в итальянскую миссию… Последним в общество приняли Пушкина-племянника, окрестили Сверчком. 1817 год оказался для беспечного братства роковым: все словно внезапно повзрослели, потянулись к серьезной жизни… Жуковский спросил у князя, чего ждет он от службы. «Хочу в два года быть статским советником», — засмеялся Вяземский…

Он показал Жуковскому парные портреты — свой и жены, написанные еще весной художником Карлом Филиппом Рейхелем для семейной галереи. Княжеская чета изображена в креслах с круглыми спинками. Вера Федоровна, как всегда, выглядела на полотне настоящей модницей — в тюрбане, роскошном платье, желтых перчатках, волосы искусно завиты. Нежное, слегка тяжеловатое лицо с легким румянцем. А Вяземского Рейхель изобразил во фраке, желтом жилете и белоснежном галстухе. Почему-то он позировал без очков, поэтому вид у него надутый и сердитый, а серые близорукие глаза беспомощно прищурены. Батюшков даже сочинил надпись к этому портрету, которую впору назвать полуэпиграммой:

Кто это, так насупя брови,
Сидит растрепанный и мрачный, как Федул?
О чудо! Это он!.. Но кто же? Наш Катулл,
Наш Вяземский, певец веселья

и любови!

«Арзамасская эпоха» на глазах уходила в прошлое. В последний раз «Арзамас» собрался в Москве в январе 1818 года — Вяземский, Жуковский, Василий Львович Пушкин, Денис Давыдов, Никита Муравьев, Жихарев, Блудов. Собирали материалы для журнала (Вяземский дал незаконченное стихотворение «Остафьево», «Цветы», послание к Давыдову и эпиграммы). Но никаких конкретных планов уже не строили. Перестав существовать формально, «Арзамас» вошел в плоть и кровь его участников, присутствовал в их жизни незримо до самой старости…